—Да, выходной.— Он с облегчением выдыхает.
—Тогда решено: в субботу едем завтракать клубникой. Я заеду за тобой около десяти… Пойдет?
И в этот момент Килиан машет кому-то рукой… Я оглядываюсь. Бабетта. Узнаю ее неприветливое лицо еще издалека: губы поджаты, улыбка утрированно приветливая…
—Ты знаком с ней?— интересуюсь я у парня, продолжая следить за быстрым приближением девушки.
Тот продолжает улыбаться.
—С Бабеттой?— уточняет он.— Так мы с ней в одну школу ходили, так что, да, знаком. Ты разве не видела нас вместе? Мы как-то сидели за столиком у окна, и ты четырежды приносила нам заказанное мороженое…
—Карамельное?— уточняю я в свою очередь.
—Значит, ты помнишь?— расплывается Килиан в довольной улыбке.— А я думал, ты так меня и не заметила…
На самом деле, я совсем не помню Килиана Нортхоффа, зато четыре порции карамельного мороженого хорошо отложились в моей памяти — четыре порции мороженого и приторная улыбка Бабетты, которая в компании другой молодежи оккупировала половину нашего кафе. Я тогда едва поспевала обслуживать их компанию, мечтая, чтобы они поскорее убрались восвояси…
—Привет, Килиан… Привет, Ева,— Бабетта чмокает парня в щеку, а меня награждает воздушным поцелуем.— Что вы тут делаете? Прогуливаетесь?— а сама косит на мою перебинтованную ногу.
—Просто болтаем,— отвечает ей Килиан, не замечая натянутости между нами.— И я, так сказать, заглаживаю перед Евой вину за неудачное знакомство…Едва не сбил ее на мотоцикле.
По лицу Бабетты явственно проносится мысль о том, что лучше бы он меня и вовсе задавил насмерть, но вслух она говорит обратное:
—Как хорошо, что все так хорошо закончилось.— А потом уже Килиану: — Заглянешь сегодня? У меня снова стартер барахлит.
В этот момент я понимаю причину ее недовольства мной: да она ведь влюблена в этого парня с ямочками на щеках и банально ревнует… Я даже рада, что дело не в личной антипатии.
Мы еще немного болтаем, пока Бабетта не уходит, одаривая меня убийственными взглядами, а потом Килиан, в свою очередь, отвозит меня домой.
И уже на следующий день, едва я успеваю накормить фрау Штайн обедом, за окном тормозит все тот же черный байк, а следом раздается звонок в дверь… Старушка смотрит на меня с затаенным любопытством.
—Это Килиан, мой новый знакомый,— решаюсь пояснить я и иду открывать дверь.
—Что ты здесь делаешь? Сегодня даже не суббота…
—Я знаю,— он заразительно мне улыбается и выхватывает из-за спины огромный букет цветов.— Тебе нравятся гортензии? Я подумал, они выглядят достаточно симпатично, чтобы покорить твое сердце.— И протягивает их мне.
Я принимаю подношение с благодарностью, хотя и не без внутреннего напряжения: он что же, влюбился в меня? Быть такого не может.
—Прекрасные цветы. Спасибо!
—Это тебе спасибо…— И чмокает меня в щеку.
У меня потом полдня горело лицо: надеюсь, после клубничного подношения он не станет целовать меня в губы?! Даже не знаю, что мне со всем этим делать.
—Где мои цветы?— недоумеваю я вечером, когда собираюсь было отбыть домой. Патрик как раз взбивает яйца для омлета… и выглядит абсолютно невозмутимым, когда преспокойно пожимает плечами, мол, ничего об этом не знаю. Врет — вижу по глазам, которые упорно избегают меня.— Отойди!— оттесняю его в сторону и заглядываю в мусорное ведро. Так и есть: мои гортензии, поникшие и несчастные, лежат прямо посреди скорлупы от разбитых яиц…— И что все это значит?— только и осведомляюсь я, упирая руки в бока.— Зачем ты выкинул их в ведро?
Патрик наконец поднимает на меня глаза и говорит:
—Ты ведь сама намедни говорила, что терпеть не можешь гортензий…
—Ничего подобного я не говорила!
—Правда?— весьма правдоподобно удивляется он.— Наверное кто-то другой говорил… Прости.
Я вынимаю букет из ведра и расправляю измятые листья.
—Тебя сегодня опять подвезут?— как бы между прочим интересуется он.
—Не думаю… А что?
Он откладывает вилку в сторону и произносит:
—Слушай, Ева, я тут подумал, зачем тебе каждый день мотаться на другой конец города, когда у меня есть квартирка над гаражом,— мужчина смущенно потирает покрытые щетиной щеки.— Я раньше сам в ней жил, но после того, как мама… сама понимаешь… теперь она пустует, и ты могла бы…
—Квартира над гаражом?— переспрашиваю я, ощущая глухие удары крови в ушах. Он сказал, квартира над гаражом… Та самая! Как же мне хотелось ее увидеть… и вот, могу.
—Да, она небольшая, но уютная. Для тебя в самый раз… Хочешь посмотреть?
Цветы забыты… Кладу их на столешницу и утвердительно киваю. Патрик выуживает из шкафчика нужный нам ключ и ведет меня в то самое место, с которым у меня связаны самые болезненные и приятные воспоминания одновременно.
… Вспоминаю, как меня тащили прочь от дверей этого дома, захлебывающуюся слезами и своим детским, непреходящим горем, изливаемом в них, вспоминаю, как блестели глаза Патрика и как смотрела на меня фрау Штайн, холодно и с опаской, словно я была диким животным, готовым вот-вот наброситься на них с сыном. Вспоминаю ее пальцы на его руке, упреждающие беду пальцы…
Мы входим в гостиную, в ту самую, в которой мы с Патриком беседовали той ночью после моего побега, а вот и тот самый диван… Это словно удесятеренное в сотню раз чувство дежавю, от которого щемит сердце. Тот самый диван…
—Тут все немного устаревшее, я знаю: надо бы выбросить уже и этот диван, и старые запыленные кресла… даже эти паласы на полу выглядят пережитками далекого прошлого,— с поспешностью говорит мне Патрик, но я лишь впитываю глазами каждый осколок своего далекого прошлого и перебиваю его такими словами:
—Нет, мне все нравится. Не надо ничего менять ради меня…
—Так ты согласна переехать?
—Мне здесь нравится.
Мы поднимаемся по лестнице на, так называемый, второй этаж, на котором, как я помню, расположены только три комнаты: две спальни и ванная — спальня по правую руку от меня (наша с мамой бывшая комната) закрыта плотно прикрытой дверью… Больше всего я хочу увидеть именно ее, но сдерживаюсь и направляюсь в комнату противоположную ей — спальню Патрика. Мама нечасто в ней ночевала: у нее вечно болела голова… Думаю, Патрик был неспособен вызывать ответный отклик в ее душе — не ее типаж!
—Ты могла бы занять эту комнату…
—А другая комната… Я могу ее посмотреть?
Патрик мнется, словно не хочет, чтобы я даже входила в нее, и это меня интригует…
—Да, конечно, это ведь будет твой дом, если ты сюда переедешь,— наконец произносит он, словно сдаваясь под натиском собственного благоразумия.
И я надавливаю на ручку желанной двери…
