—Я не знаю, малыш,— отвечаю я честно.— Думаю, нам надо просто ждать… Разве тебе плохо со мной?— теперь я заглядываю ему в глаза, и тот понуро отвечает:
—Ты хорошая… и у тебя есть дом.
Я слышу, как по улице рокочет, постепенно затихая вдали, мотоцикл Килиана… Уехал. А потом тихий стук в дверь сообщает о появлении Патрика на нашей кухне.
—Извини,— произносит он только, неловко отводя глаза в сторону.
Но я все еще не в себе и потому отвечаю почти жестко:
—Я еще не готова прощать… Дай мне время.
—Понимаю…— только и произносит Патрик, и я полагаю было, что он сейчас уйдет, но нет, он лишь молчит полминуты… минуту, не дольше, а потом снова говорит: — Знаю, не стоило его бить… просто он…
—Задел за живое?
—Именно так, будь оно все неладно!— в сердцах отзывается тот и тут же спрашивает: — Ты знала, что я учился на юридическом?
—Ты говорил мне об этом однажды…
Патрик не спрашивает, когда именно — догадывается, что речь идет о его пьяных откровениях — и просто качает головой.
—Только я не смог… это было не мое, понимаешь? Я потом еще много чего пробовал — не пошло. Все как будто бы из рук валилось. Сам не понимаю, что я за… неудачник такой, Ева. Килиан прав, от меня нет никакого толка…
Я смотрю на него, слушаю эти жалостливые речи и неожиданно понимаю, что хочу дать ему затрещину: такую, чтобы он пришел в себя, чтобы перестал…
—Тебе стоит перестать жалеть себя, Патрик?— произношу я, не в силах держать это в себе.— Возьми себя в руки и перепиши все начисто. У тебя еще есть для этого время!
Вижу, как его голова дергается, как от пощечины, как он схлопывается, закрывается от меня — правда ему неприятна… И я могу его понять, но смолчать не в силах.
—Найди работу по душе (мы оба знаем, что делает тебя счастливым), перестань пить (это не выход!) и… и…— Мне так и хочется добавить: «заведи семью, Патрик, найди человека, которому ты небезразличен…», но я не решаюсь.— И перестань распускать руки!— добавляю дрогнувшим голосом.— Меня это пугает.
Теперь он смотрит на меня с тоской во взгляде, словно я лишила его самого дорогого… Разочаровала его? Возможно. Мне больно от этого, но я не сожалею о сказанном.
—Прости,— только и произносит он, прежде чем выйти за дверь.
Я чувствую, как от тоски у меня разрывается сердце… Не уверена, что мне может быть еще хуже, чем уже есть в этот самый момент — срываюсь с места и бегу наверх в свою комнату. Нащупываю под подушкой вчерашний нераспечатанный конверт от мамы и… надрываю его с одной стороны. Мне на руку выпадает маленький клочок бумаги с одним-единственным именем посередине — даже не письмо, как я было втайне надеялась!
Тобиас Коль.
Это имя я прочитываю уже в сотый раз, но так и не могу понять скрытого значения, заключенного в нем. Зачем мама передала мне конверт с этим именем?
Тобиас Коль.
Вспоминаю, как шла с Килианом мимо торгового центра и увидела компанию развязного вида мужчин с пивом в руках: они громко разговаривали и смеялись. В одном из них я узнала мужчину из супермаркета, который так грубо требовал денег от старушки с обезжиренным йогуртом… Камилла Коль, да, именно так она тогда и представилась.
—Кто это?— спрашиваю я своего спутника, указывая на мужчину с полусонным выражением на лице. И брови Килиана насмешливо изгибаются:
—Сразу видно, что ты не местная,— бросает он мне.— Это ведь Тобиас Коль, своего рода местная знаменитость. Наркоман и пьяница… Опустившийся человек.
—Наркоман?— повторяю на автомате.
—Да, говорят, сидит на таблетках… Трижды уезжал лечиться (все больше, чтобы не сесть за воровство), только без толку: возвращался и снова принимался за старое. Не знаю, как старики Коль это выносят…
—Старики Коль?— снова переспрашиваю я.— Я познакомилась с фрау Коль в магазине… Она его мать?
Килиан тянет меня в сторону, подальше от развязной компании, попасться на глаза которой ему не особенно хочется.
—Нет, это его бабушка. Они с мужем Тобиаса и вырастили, насколько я знаю. И вот как он им за это отплатил…
Неприятная сцена в супермаркете так и стоит перед глазами, прокручиваясь, словно в немом кино. «Дашь мне денег? Ты обещала, что дашь… так что не увиливай».
… И вот имя этого человека написано на мамином листке в специальном конверте. Зачем?
Наверное, на самом деле я знаю, зачем, просто боюсь себе в этом признаться… Ведь если откинуть все постороннее и остановиться на самом невероятном, то это значит, что…
—Мама, а где мой папочка?— вспоминаю я себя восьмилетнюю. Мы как раз собрали наши вещи и сбежали от очередного маминого дружка, проживающего в крохотной двушке с отвратительными темно-бордовыми обоями в мелкую клетку. Я не помню лица того парня, но эти обои до сих ассоциируются у меня с запахом машинного масла и смазки — тот тип работал в автомастерской.
И вот у мамы на плече ее огромный рюкзак с вещами, а у меня точно такой же, только поменьше, и мы бредем по трассе в сторону Виндсбаха, намереваясь переночевать у маминой подруги с синими волосами. В одной из промчавшихся мимо машин я замечаю на переднем сидении девочку с куклой в руках: всего лишь мгновение, но ее улыбающееся лицо, повернутое в сторону шофера (должно быть, ее отца) заставляет меня задуматься о собственном сиротстве… Нет, тогда я, конечно, этого не понимала, но чувство обделенности присутствовало всегда.
—Мама, а где мой папочка?— повторяю я свой вопрос, решив было, что мама просто не расслышала меня.
—Твой папочка, деточка, был тем еще козлом… Так зачем нам вообще вспоминать о нем?— и она щелкает меня пальцем по носу.— Разве нам так уж плохо вдвоем? Смотри, у меня есть для тебя конфетка.
Я не хочу конфету — я хочу папу, но маме об этом не говорю, не хочу ее расстраивать. Ведь папа, думается мне, это нечто надежное и нерушимое… Если бы у меня был папа, самый настоящий всамделишный папа, нам бы не пришлось мотаться по чужим квартирам и таскать на себе эти огромные рюкзаки! Папа возил бы нас везде на машине и покупал мне мороженое…
Жаль только, все это так и осталось несбыточной мечтой!
… Неужели после стольких лет молчания мама наконец-то посчитала необходимым назвать мне имя моего отца? Неужели это правда? Теперь, когда я смирилась со своим вынужденным сиротством, когда уверила самое себя, что мама, должно быть, и сама толком не знает, кто из ее бывших кавалеров является моим отцом… Именно теперь она называет мне это имя! Зачем? Лучше бы продолжала молчать. Лучше бы и на самом деле не знала ответа на мои детские надоедливые вопросы…
В голове такая сумятица, что я провожу весь этот день буквально на автопилоте: меня как будто бы выбросило из жизни в иное параллельное измерение. Я позволяю Линусу скакать по постели фрау Штайн, оглашая комнату истерическими завываниями, я позволяю самой фрау Штайн быть капризной и чуточку стервозной, окатив меня фонтанчиком только что выпитой ею воды, я даже строчу строчку за строчкой, никак не реагируя на окружающий меня хаос… Разве могут неистовства Линуса превзойти хаос в моей собственной голове? Определенно, нет.
