Левая скрученная рука старухи дергается в сторону полупустого стакана на прикроватном столике, и я встаю со стула:
—Я люблю Патрика,— только и произношу я, смело смотря ей в глаза.— И он, теперь я знаю это точно, тоже любит меня…
Скрюченные пальцы стискивают стекло стакана — еще чуть-чуть и тот лопнет в ее руках. Я отступаю к двери…
—Просто дайте нам шанс быть счастливыми,— почти взмаливаюсь я.— Вы ведь его мать, и счастье сына должно быть первостепенным для вас…
Успеваю прикрыть дверь до того, как стакан ударяется о его деревянную поверхность.
Прислоняюсь к ней спиной и сползаю вниз на пол… Казалось бы, сбылась моя заветная мечта — я снова рядом с Патриком, и он сказал, что любит меня — но умиротворения на сердце нет… В голове беспрестанный хоровод из множества голосов, и мамин — самый громкий из всех.
«Ева, я сломленный человек, таким, как я, нельзя иметь детей!»
«… ты не такая, как я, Ева».
Ева… Ева… Ева…
И поверх всего стеклянный стакан, летящий в мою голову…
Из транса меня вырывает пронзительный звонок в дверь. Открываю глаза и пытаюсь вернуться к реальности… Выходит плохо, но очередной звонок поднимает меня на ноги со скоростью резко разжатой пружины.
Открываю дверь, на пороге — девица с розовыми волосами и в короткой джинсовой юбочке.
—Привет,— говорит она мне.— Могу я войти?
—Э…— Я не совсем понимаю, кто она такая, а потому не спешу ее просьбу выполнить. Незнакомка замечает мою растерянность и всматривается чуть пристальнее:
—Слушай, я тебя знаю,— произносит вдруг она.— Ты ведь Ева, Ева Мессинг, не так ли? Та девчонка, что ходила за Патриком хвостиком… Это было так умильно.— И другим голосом: — Что ты здесь делаешь?
В моей голове что-то щелкает, и я понимаю, кто стоит передо мной: Беттина Штайн, сестра Патрика. Прежде мы с ней почти не общались: ей было слегка за двадцать — по моим представлениям, взрослая женщина, не иначе — а мне неполных одиннадцать (совсем дитя, если подумать), и потому ничего общего между нами не было и быть не могло.
Ничего общего, кроме Патрика…
—Работаю,— отступаю в сторону, пожимая плечами.
Она еще с секунду пялится на меня, должно быть, сопоставляя что-то в своей голове, потом хмыкает и пихает за порог спортивную сумку с вещами.
—Работаешь, значит,— еще одна насмешливая полуулыбка.— И как, нравится?
—Да пойдет,— мнусь я.— Все не так уж плохо…— А сама мучительно соображаю, как много рассказал ей обо мне Патрик и рассказал ли вообще. В присутствии этой розововолосой девицы я ощущаю себя как-то особенно неловко…
Она же входит в дом, абсолютно невозмутимая и исполненная чувства собственного достоинства, скидывает с ног сандали на пробковой подошве и снова оборачивается ко мне.
—Зачем ты вернулась, Ева?— спрашивает она.— Только не говори, что из-за Патрика…
Я краснею, и Беттина многозначительно поджимает губы. У меня же мучительно сжимается сердце: неужели и она против нас с Патриком? К счастью, мне не приходится долго над этим гадать, так как девушка продолжает:
—Нет, ты не думай, я могу это понять,— и направляется в сторону кухни.— Не мне судить,— кидает она на ходу,— просто мама… Она уже знает?
Иду за ней следом, обдумывая ответ.
—Она знает, кто я, если ты это имеешь в виду,— отвечаю я Патриковой сестре, останавливаясь в дверях и наблюдая, как девушка открывает один кухонный шкафчик за другим. Что-то ищет…
—Патрик тоже знает?— она на секунду замирает, держась рукой за одну из дверец.— Ну, что ты та самая Ева…
—Та самая Ева?— переспрашиваю я.
Беттина глядит на меня, как на тугодумку и терпеливо поясняет:
—Та самая, перед которой он полжизни чувствовал себя чертовски виноватым.— И пожимает плечами: — Надеюсь, твое возвращение облегчило его душу…
Я начинаю размышлять над ее словами, прокручивая в голове вчерашние признания Патрика, но Беттина всплескивает руками:
—Слушай, в этом доме есть хоть капля спиртного? Мне надо выпить… Срочно.
Я подхожу к одному из боковых шкафчиков и выуживаю из него початую бутылку виски — последнюю из уцелевших — и лицо девушки расплывается в блаженной улыбке.
—Ты моя спасительница,— бросает она мне, вынимая из шкафчика чистый стакан, и, заметив, должно быть, какими глазами я за ней наблюдаю, добавляет: — Мне предстоит нелегкий разговор с мамой, так что сама понимаешь…— Салютуют стаканом и залпом его осушает.
Что же это за разговор такой, ради которого следует для начала хорошенько надраться?
И что это за мать, общение с которой вызывает в детях желание приложиться к бутылке…
Беттина между тем падает на стул и на секунду прикрывает глаза руками… Ровно секунда, а потом она вскидывает на меня глаза и говорит:
—Ты, наверное, думаешь, что я злыдня какая-нибудь: бросила брата наедине с больной матерью и умотала в Регенсбург…Только я так больше не могла,— мотает она своими розовыми волосами,— мне надо было вырваться.— Короткое время она молчит, позволяя мне рассмотреть себя всю, а потом признается: — Я замуж выхожу. Знаешь, за кого?
Примерно догадываюсь, но вслух не говорю.
—За парня, что чернее вот этой футболки,— невесело улыбается она, тыча пальцев в свой угольно-черный топ.— Он из Камеруна, слышала, наверное…— И как бы отвечая на чей-то спорный довод, добавляет: — Да, он черный… но только снаружи. И меня любит по-настоящему…— И еще раз добавляет: — А ты тоже любишь моего брата по-настоящему?— И сама же отвечает: — Конечно, любишь, иначе зачем бы ты притащилась в этот богом забытый городок.
—Беттина,— подхожу и забираю у нее бутылку с виски.— Больше не надо. Хватит!
—Да не пьяная я,— говорит она мне,— просто расстроена… Не из-за тебя с Патриком, нет,— машет она своей головой,— а из-за всей этой ситуации в целом. Понимаешь?
—Не совсем.
И тогда девушка указывает мне на стул напротив себя, мол, садись, поговорим, и я послушно присаживаюсь.
—Так брат знает, кто ты или нет?— снова уточняет она.— Зная его, могу предположить, что сразу он тебя не узнал…
—Не узнал,— подтверждаю я ее догадку.— Но теперь между нами все решено…
Беттина невесело усмехается.
—Типа, ты призналась ему в своих чувствах, и он что? Надрался на радостях?
—Он сказал, что тоже любит меня,— произношу не без внутреннего смущения — мне совсем не нравится насмешливость собеседницы, и потому я пересиливаю себя.
—Даже так,— хмыкает девушка.— Да это настоящий прогресс. Поздравляю!— Потом делается абсолютно серьезной и добавляет: — Но ты ведь понимаешь, что будет дальше, не так ли?
