—Я постелю тебе в гостевой комнате, согласна? Если хочешь кому-то позвонить,— прибавляет она с осторожностью,— можешь сделать это с домашнего телефона.
Я молча киваю и, конечно же, никуда не звоню, так что ее догадка о нашей с Патриком ссоре только укрепляется… Но мне все равно — я просто рада возможности оттянуть нашу с ним встречу и последующее объяснение.
Позволяю ей застелить мне постель и пожелать спокойной ночи, а потом без сил падаю на пахнущую лавандой подушку и, почти засыпая, осознаю: а ведь Килиан, действительно, пахнет свежими мандаринами и… морским бризом.
Каролина была права…
С той же мыслью я и просыпаюсь на рассвете. То есть почти с той же мыслью: теперь я корю себя за слезы на груди Килиана и жутко стыжусь вчерашней истерики.
Пусть я и не рассказала, что стало ее причиной, однако тут не нужно особого ума, чтобы догадаться — теперь все знают, что у нас с Патриком не все ладно. А это лишнее…
Выскальзываю из кровати и решаюсь сбежать из этого гостеприимного дома, не прощаясь. Благо, все еще спят… Все, кроме Карины, как выясняется: я сталкиваюсь с ней в плетеном кресле на крыльце дома — она кутается в теплую шаль и смолит сигарету. Не знала, что она курит…
—Уходишь?— меланхолично произносит она, выпуская сизое кольцо дыма. Я гляжу на нее почти завороженно и молчу.— Что ж, я передам остальным твои наилучшие пожелания,— добавляет она, так и не дождавшись моего ответа. А, может, она его в принципе не ждала…— Твой велосипед там, за домом. Килиан его починил…— она указывает рукой в нужном направлении, и я также молча следую по ее указке.
Уже стоя у калитки с велосипедом в руках, я, наконец, открываю рот и просто произношу:
—Спасибо, что не бросила меня на дороге.
Карина пожимает плечами:
—Килиан бы мне подобного не простил,— и снова затягивается сигаретой.
Я думаю о ее словах всю первую половину дороги домой, вторая — полнится мыслями о встрече с Патриком и последующем объяснении. В том, что оно последует, даже сомневаться не приходится… Особенно после моего ночного отсутствия. Именно потому я вхожу в дом с тяжелым сердцем: оно как булыжник, завернутый в подарочную упаковку,— шуршит при каждом прикосновении. И звук этот — вздохи, которые я не в силах сдержать.
—Ева?— Патрик встречает меня на пороге, помятый и… нет, трезвый. Я даже выдыхаю от облегчения… Хотя какое мне дело: это его жизнь.— Где ты была? Я собирался звонить в полицию.
Хочется разозлиться на него, но теперь уже не получается: если разлюбил — я никому навязываться не собираюсь.
—Не позвонил?— спрашиваю просто, и вижу недоумение в его глазах.
—В чем дело, Ева?— снова интересуется он.— Мне позвонила Кристина Нортхофф, сказала, ты ночуешь у них. Почему сама не позвонила и почему вообще не ночевала дома?— И снова: — У нас все хорошо?
—Это ты мне скажи,— отвечаю дрогнувшим голосом.— Это ты, а не я ссылаешься на несуществующую работу, а потом сидишь в кафе со старой знакомой, довольно мило беседуя. Разве не так?
Вина в глазах Патрика буквально бьет меня под дых — она красноречивее любых слов. Сдержаться не удается: слезы снова повисают на ресницах, и я смахиваю их ладонью. Нет-нет, только не снова… только не опять.
—Так и знал, что стоило рассказать раньше,— сетует Патрик, качая головой.— Просто я как бы и сам был в шоке, а потом приехали твои родные…— Он порывается ко мне и заглядывает в глаза.— Все несколько иначе, чем ты думаешь,— говорит он с виноватой полуулыбкой.— Эта женщина…
—Рената Мельсбах,— подсказываю я.
Патрик снова качает головой.
—Мне стоило догадаться, что в нашем городке такие новости быстро разносятся.— Он стирает слезы с моей щеки и подводит к дивану: — Да, ее зовут Ренатой Мельсбах, мы когда-то вместе учились…— Мы садимся друг подле друга, и Патрик стискивает мои руки.— Когда-то мы даже встречались,— признается он мне.— Ей тогда было не больше восемнадцати, и мы довольно скоро расстались. Из-за их переезда.— Он замолкает, должно быть, припоминая события далекого прошлого.
И я не выдерживаю: я должна знать, к чему он ведет.
—Но теперь она вернулась…— заполняю возникшую паузу своими словами.— Зачем, Патрик? Зачем она снова в Виндсбахе?
Тот подрывается с места и делает несколько быстрых шагов по комнате: правда бурлит в нем подобно вулкану, но произнести ее вслух оказывается ох как непросто. И я понимаю почему, ровно через секунду…
—Она вернулась, чтобы познакомить меня с сыном,— выдает Патрик на одном дыхании.
21 глава
У Патрика есть сын…
У Патрика есть сын от Ренаты Мельсбах, подруги детства…
У Патрика есть сын от женщины со слабым сердцем, которая боится умереть во время операции и оставить сына сиротой.
Все это я узнаю буквально за час до звонка в дверь, оповещающего о ее визите. Я все еще слишком оглушена услышанной новостью, однако встаю и иду открывать… Патрик, как мне кажется, в еще худшем состоянии, чем я сама. Наверное, это действительно шок: узнать, что где-то, независимо от тебя, рос твой собственный тринадцатилетний ребенок, и ты ничего об этом не знал.
Мельком бросаю взгляд в зеркало и поражаюсь бледности своего лица — по крайней мере, следов слез не видно.
—Здравствуйте, Ева.
—Рената.— Я отхожу, впуская женщину в дом, и только теперь замечаю высокого парнишку, стоящего за ее спиной. Темноволосый, с карими до черноты глазами, он совсем не кажется мне похожим на Патрика, к тому же волком глядит из-под ниспадающей челки — я даже немного пугаюсь. Как самого этого взгляда в частности, так и общего вида в целом. На нем черные джинсы с черной же футболкой, а железные набивки на бутсах такие же острые, как и его взгляд.
Не очень похоже, что он рад предстоящему знакомству с отцом…
Пока я его рассматриваю, Патрик тоже появляется в коридоре, и я слышу напряженный голос Ренаты, приветствующий его. Потом она указывает на подростка и произносит:
—Это Лукас, твой сын.
И вот они стоят друг напротив друга и ни один не решается сделать шаг к сближению. В конце концов первой не выдерживает именно Рената: она подталкивает сына вперед и говорит:
—Может быть, уже пожмете друг другу руки. Этого было бы достаточно для начала…
Парнишка закусывает губу, нехотя, но повинуясь — Патрик встряхивает его ладонь, выпуская ее с такой стремительностью, словно та опалила ему пальцы.
Еще одна секунда тревожной неловкости, а потом я предлагаю пройти в гостиную. На часах восемь утра — через полчаса мне нужно быть на работе… Не представляю, зачем Патрик устроил все это именно сейчас, и с трудом сдерживаю удивление, когда слышу слова гостьи:
—Спасибо, что позволили нам пожить в квартирке над гаражом. В городе у нас никого не осталось, а жить в гостинице было бы слишком дорого.
