—Чего пристала?— орет он в сердцах.— Отвали от меня, дура безмозглая. Думал, мы с тобой на одной стороне, а ты… Ты тоже меня предала!
От его напора дар речи буквально оставляет меня, оскорбления не так страшны, как обвинение в предательстве… Вот это, действительно, больно: обвинение, которым я и сама костерю себе ежечасно.
—Не понимаю, о чем ты говоришь,— лепечу совсем тихо, испуганная ненавистью в его глазах.
—Не понимает она,— передразнивает Лукас издевательским тоном.— Мама, в кой-то веке, собралась возвратиться домой, а ты заставляешь ее передумать… По-твоему, так поступают настоящие друзья? По-твоему, они идут против своих? Ну, хочешь сказать, что это не предательство…
«Настоящие друзья»… Именно эти слова удивляют меня больше всего. Так мы с Лукасом друзья? Я и подумать о таком не могла. Странные же у него понятия о дружбе… Колючий взгляд и насмешки одной другой краше.
—Так ты из-за этого так рассердился?
—А тебе мало?— вскидывается подросток. И почти шипит: — Я домой хочу. Мне осточертело в этом гиблом захолустье.
Тогда я решаюсь привести самый верный, как мне кажется, довод из всех, однако только вызываю бурю… Еще более яростную, чем прежде.
—Но здесь твой отец,— произношу я, и лицо Лукаса расцветает пугающей улыбкой:
—Никакой он мне не отец, если хочешь знать. Так что выдохни и забудь…
—Не понимаю.
—Ты тугодумка?— ерничает подросток.— Твой Патрик — мне не отец. Мамашка придумала все это, чтобы только пристроить меня в добрые руки… Боялась, что умрет во время операции (моя бабка так окачурилась, отсюда и фобия, понимаешь?), и я останусь сиротой, никому ненужной… А тут как раз старая знакомая поведала маме о Патрике, приютившем у себя брата новой подружки, Линуса то бишь, вот она и смекнула, что раз Патрик не выставил чужого ребенка, то уж «своего»,— он изображает пальцами кавычки,— и подавно не бросит.
Не могу поверить… Просто стою и хлопаю глазами, не зная, что и сказать. А Лукас, полностью довольный произведенным эффектом, тычет пальцем в сторону дома и приказывает:
—А теперь иди и выстави эту обманщицу за дверь. Выброси ее вещички за порог… Можешь даже припечатать парочкой словечек. Разрешаю…— И так как я молчу, продолжает: — Если не веришь, посмотри в документах: там вообще какой-то левый мужик записан. Я даже в глаза его никогда не видел. А вообще достаточно в зеркало глянуть: мы с Патриком абсолютно не похожи. Разве ты сама этого не замечала? А если тебе и этого мало,— решает добить меня несносный ребенок,— то просто хочу, чтобы ты знала: они целовались.— Заглядывает прямо в глаза, выискивая признаки гнева или недовольства — их нет.— Они целовались,— повторяет Лукас.— Кажется, мамашке припомнилось былое чувство… Ну, чего молчишь? Совсем ошалела, что ли? Отвечай уже.
Мне нечего ответить — разворачиваюсь и иду обратно к дому. Поднимаюсь на порог, прохожу мимо столовой, в которой Патрик по-прежнему утешает несчастную Ренату, поднимаюсь в комнату и нахожу хорошо спрятанную коробку с письмами Килиана… Я прочитала только самое первое, и теперь распечатываю второе.
«Дорогая Ева, помнишь тот день, когда я возил тебя лакомиться клубникой и загорать на пляже в компании своих друзей… Я часто вспоминаю, какой красивой ты тогда была, особенно с клубничным соком на губах — мне нестерпимо хотелось тебя поцеловать, только я так и не решился. Просто потому что ты не была готова… Ты не любила меня тогда. А теперь, любишь ли ты меня хотя бы чуть-чуть? Иногда мне кажется, что да, особенно если замечаю твой взгляд, устремленный на меня как бы в задумчивости… Неявно для тебя самой. Уверен, ты и сама не отдаешь себе в этом отчета.
С тех пор клубника неотрывно связана для меня с тобой, Евой Мессинг, маленькой девочкой, затерявшейся в своем прошлом… Девушкой, каким-то образом расцвечившей мою жизнь яркими красками, и заставившей посмотреть на мир другими глазами.
Теперь мечтаю только об одном: хочу, чтобы и ты посмотрела на мир другими глазами… Сняла с глаз повязку и сделала правильный выбор…»
Правильный выбор… Провожу пальцами по рукописным строчкам письма и ощущаю тянущую боль в области сердца: думаю, это тоска по человеку, их написавшему. Теперь-то я могу себе в этом признаться…
Стресс и вино был не при чем…
«Сняла с глаз повязку и сделала правильный выбор».
—Ева,— кличет меня Патрик,— Евы, ты где?
Правильный выбор. Прячу коробку в прежнее место…
—Я здесь. Что случилось?
—Ты поговорила с Лукасом?
—Совсем коротко — он не пожелал возвращаться. Сказал, что вернется, когда проветрит голову…
Патрик качает головой.
—Рената сильно расстроилась, и все это в праздник. Как жаль, что мне не удается достучаться до него…
Сейчас я могла бы рассказать ему об обмане Ренаты, признаться, что Лукас не его сын, вывести ту на чистую воду, но… я этого не делаю. Есть люди, которым необходимо за что-то держаться, чтобы быть на плаву. Патрик именно из таких… Быть может, сын поможет ему не уйти на дно — сын, любимое дело и… Рената.
Мысль о подобном вызывает улыбку… Улыбку, а не горечь отчаяния.
Все изменилось…
Я чувствовала это целую неделю.
И я не ошиблась.
30 глава
Рано утром в нашу дверь дважды звонят. Открывает ее Рената, да так и застывает на месте: на пороге стоит офицер полиции, подле него — Лукас. С подбитым глазом, помятый, тщетно пытающийся казаться невозмутимым…
—Лукас.— Рената отступает от двери, и оба гостя входят в прихожую.— Что случилось?
—Фрау Мельсбах?— вопрошает офицер.
—Да, это я
—Ваш сын был задержан за драку в пьяном виде. Потасовка получилась серьезной, поэтому простым выговором, боюсь, не обойдется. Предстоит судебное разбирательство…
Рената хватается за сердце.
—Судебное разбирательство?
Офицер смягчается и говорит:
—Так как ваш сын несовершеннолетний, то ему, скорее всего, присудят общественные работы. Надеюсь, это заставит его думать о последствиях своих поступков…— и он награждает подростка строгим взглядом из-под насупленных бровей.
—Я только хотел их разнять,— бубнит тот под нос.— Я даже не виноват.
—В этом уже суд разберется. В следующий же раз выбирай друзей получше…— И в сторону Ренаты: — Вы получите письменное уведомление. Счастливых праздников, фрау Мельсбах! До свидания.
У Ренаты такое лицо, словно она вот-вот упадет в обморок, и я поддерживаю ее за руку.
—Как ты мог?!— произносит она с горечью разочарованного человека.— Мало того, что напился, так еще и в драку ввязался.
—Да я только пива глоток пригубил,— оправдывается ее сын.— Эти придурки все переврали.
