–Ну, если он итеперь непозвонит…– сказал Мики.
–Позвонит, несомневайся,– ответилая.– Выкак хотите, аяпод душ. Постою там часик-другой– может, отмоюсь.
Звонок прозвенелуж после того, какмы отправили Малыша вшколу. Мики взял трубку иминуту-другую слушал, непроизнося нислова.
–Когда?.. Где?..– спросил оннаконец, выслушал ответ, положил телефон иповернулся кнам.– Звонил Абульабед. Встречаемся втри часа ночи ввади Ганэн. Зив, собирай ребят ипредупреди своего приятеля-следопыта изБани-Рашад. Пусть готовят достойную встречу.
Мики сказал мне остаться дома. Наверно, он готовился кмоим возражениям, ноя ине намеревалась участвовать вистреблении банды «рюкзачников». Война– неженское дело, особенно когда она превращается вбойню. Мики иЗив уехали воевать, аяуложила Малыша илегла сама. Последние несколько ночей получалось урвать длясна нетакуж много времени, иябыла уверена, что отключусь, едва коснувшись подушки. Новышло иначе, какэто иногда бывает нафоне крайней усталости. Нафоне, нафоне, нафоне…
Нафоне задника отнятой жизни бедуина Али Зубейдата. Нафоне задника, превращенного мною внепроницаемую черноту. Что там было нарисовано прежде? Наверно, что-то очень примитивное, какугрязного блохастого ишака. Пожрать, поспать, найти себе девку, накуриться дури. Украсть беспризорное, изнасиловать беспомощную, убить беззащитного. Он безусловно заслуживал смерти, амир заслуживал избавления отэтого двуногого зверя. Нояне чувствовала нирадости, ниоблегчения– только грусть, щемящую пронзительную грусть, откоторой наглаза наворачивались слезы. Явстала спостели ивышла набалкон внадежде, что пустыня поможет мне успокоиться.
Оком илиочем яплакала, воспользовавшись тем, что никто невидит моих слез? Уж, конечно, необАли Зубейдате. И, видимо, нео повешенных девочках илиоб ихматери, своей рукой перерезавшей себе горло, чтобы сбежать отеще худшей боли. Их яуже отжалела всухую. Тогда очем? Незнаю. Возможно, отом, что мне приходится ходить взаместителях Бога? ИлиоНем Самом, создавшем мир иподарившем людям бесценную свободу поступать так, какимкажется лучше. Да-да, лучше! Лучше! Апотом оказалось, что эта свобода породила ад: жирного фалафельщика, который насиловал меня свосьми лет, имоего первого муженька– бандита сопасной бритвой, иэтого вот бедуина Али, иеще многих других мерзавцев, убийц инасильников. Оней яплакала, обэтой свободе, иосебе, иоМики, иоМалыше, иоЙоханане Гелте…
Стоп, стоп! Причем тут Йоханан Гелт? Откуда уменя вдруг вылез этот Йоханан Гелт? Кто онвообще такой, этот Йоханан Гелт? Ятак удивилась, что перестала рыдать. Ночная пустыня насмешливо смотрела намои мокрые щеки: вот тебе на, разнюнилась даже девушка изДжей-Эф-Кей, которая вообще-то неплачет никогда. Явымыла лицо, легла исразу заснула сном невинного младенчика, еще незнающего, что два илисорок два года спустя его могут повесить нараме, приваренной ккузову старого пикапа.
Проснулась яв одиннадцатом часу отзапаха жареного мяса исразу поняла, что наши дела вполном порядке. После удачной операции намоего мужа всегда нападает жуткий едун. Ужесли он вдесять утра лопает стейки, запивая ихкрасным вином, значит, ночью все получилось тип-топ. Я спустилась вгостиную. Мики стоял уплиты сполотенцем через плечо.
–Бетти, девочка!– закричал он, необорачиваясь.– Садись, будем ужинать!
–Милый, сейчас утро,– напомнилая.– Ты неодин сейчас жаришь. Взгляни заокно: солнце оттебя неотстает. Мягко говоря.
–Ерунда!– возгласил Мики, размахивая лопаткой.– Яжарю намного лучше! Кстати, это уже третья порция!
Янасыпала вмиску хлопья, залила молоком исела кстолу.
–Ладно, рассказывай. Что там ствоим любимым телефонным абонентом Абульабедом?
Мики скинул стейки натарелку ипечально вздохнул:
–Кирдык Абульабеду, девочка. Больше уже непозвонит никому. Тычто, вино небудешь? Нуладно, тогда яодин. Заупокой наших стобой проблем…
Армия Абульабеда въехала вузкое ущелье вади Ганэна нашести пикапах: двадцать два бойца, вооруженные автоматами, гранатометами икрупнокалиберным пулеметом, смонтированным натреноге вкузове передней машины. Вэтом месте шейх планировал соединиться собещанной подмогой отМики, азатем совместными силами двигаться всторону Бани-Рашада, дабы примерно наказать обнаглевшее вражеское племя. Новышло иначе.
Вместо Мики банду ждала хорошо подготовленная засада бедуинов рашайда. Когда пикапы Абульабеда втянулись всамое узкое место ущелья, поего сторонам испереди вдруг включились сполдюжины прожекторов, ина бандитов обрушился вал автоматного огня. «Рюкзачники» неимели ниединого шанса выбраться живыми изэтого огневого мешка– илирюкзака, если воспользоваться образом, более подходящим кданному случаю.
–Ихрасстреливали, какуток втире,– сказал Мики и, жмурясь отудовольствия, прожевал еще один кусок мяса.– Тыуверена, что нехочешь стейк?
–Уверена,– кивнулая.– Значит, ваша помощь даже непонадобилась?
Мики скромно пожал плечами:
–Ну, кактебе сказать… Видишьли, бедуины неслишком обучены ремеслу стрелкового боя. Палят-то они много ивдохновенно, нопопадают редко. Ипотом, незабывай: Зив иего ребята твердо намеревались отомстить засвоих друзей. Нуамне было важно убедиться, что сАбульабедом покончено. Зив привел троих: все голанчики, все снайпера. Вобщем, можно суммировать так: рашайда недавали имголовы поднять, амы сидели сверху иаккуратненько, одиночными выстрелами: тук… тук… тук… Итак двадцать два раза. Вернее, двадцать два «тука».
–Мики, ты описываешь небой, арезню.
Онвдумчиво осушил бокал иналилеще.
–Ага. Может, ты невкурсе, ноудачный бой– всегда резня. Инеудачный тоже– вопрос лишь, кто кого режет. Мне кажется, наэтот раз получилось самое то. Никого изнаших даже близко незадело.
–Аполиция? Неужели никто неподумал вызвать полицию илипогранцов? Грохот-то небось стоял навсю округу.
Мики рассмеялся, какбудто услышал хорошую шутку.
–Во-вторых, там поблизости армейский полигон. Люди наверняка решили, что идут бригадные учения.
–Тызабыл «во-первых».
–«Во-первых» ты исама знаешь: полиция нелезет вразборки между племенами. Себе дороже. Так что следствия тоже небудет. Тыуверена, что нехочешь вина?
–Ладно,– вздохнулая,– наливай уже имне. Ужинать так ужинать.
4
–Цель визита?
–Бизнес.
Чиновник шлепнул печать, иявышла вкондиционированный чертог зала прилетов мюнхенского аэропорта. Первым, что бросилось мне вглаза, был самодельный плакатик снадписью «Батшева» вруках приземистой толстозадой немки. Короткая стрижка, маленькие стальные глазки…– именно так вмоем представлении выглядели охранницы нацистских лагерей. Новыбирать неприходилось– спасибо, что вообще встретили. Яподошла ипротянула руку:
–Видимо, выждете меня. ЯБатшева.
Эсэсовка опустила плакатик.
–Захава, очень приятно,– проговорила она начистейшем иврите.– Пойдемте.
