Она винила себя сразу внескольких преступлениях, наотрез отказываясь принимать вовнимание какиебы то нибыло смягчающие обстоятельства. Болезнь матери? Борьба засвое место вшколе? Нет-нет, мисс Маутсон,– говорила она себе,– даже такие обстоятельства неотменяют твою главную исвятейшую обязанность: заботу ожизни ибезопасности порученных тебе детей. Оних ты идолжна была думать впервую очередь– сначала оних, апотом уже осебе иосвоей умирающей маме. Ноты занималась своими делами– ичто получилось витоге? Ужасающее насилие надневинной девочкой, позорное судилище надееотцом и– каксатанинский венец этой неправдоподобно дикой трагедии– самоубийство Саманты.
Понятно, что после этого, мисс Маутсон, тебе неосталось ничего иного, кроме какпопытаться защитить остальных детей ценой собственной жертвы. Потому что заказать убийство другого человека, скольбы мерзок он нибыл, означает пожертвовать собственной душой, навсегда заклеймить свой лоб позорным каиновым знаком. Сможешьли тыжить сэтим так, какжила прежде? Нет, несможешь. Даеслибы исмогла– куда тебе идти теперь, сволчьим билетом вкомпьютерах школьной системы, снаписанной рукой Маккалифа характеристикой, где красуются обвинения врасизме ипособничестве террористам?
Так илипримерно так говорила неумолимая судья Голди, обращаясь кмисс Маутсон, скорчившейся наскамье подсудимых. Имисс Маутсон, невозразив ниединым словом, сама попросила длясебя смертный приговор. Содной лишь просьбой: позволить ейдожить доисполнения заказа. Позволить умереть, точно зная, что еежертва принята, что она своими слабыми руками положила-таки свой малый камешек напути катящегося впропасть земного шара– чтобы хоть намгновение, хоть начуть-чуть задержать его безумный самоубийственныйбег…
Мики ждал меня вмотеле.
–Почему так долго, Бетти? Что-то пошло нетак?
Я бухнулась вкресло.
–Нет, милый, все впорядке. Учительница неврет, заказ справедлив. Даже справедлив вквадрате. Жалкоее.
–Тыпомнишь правила,– сказал он.– Надо выслушать идругую сторону.
–Нетпроблем, выслушаем. Что утебя?
–Нужна твоя помощь. Неслишком устала?
–Неслишком,– совралая.
Незнаю, что утомило меня больше– обычная бессонница из-за смены часовых поясов илидепрессивная беседа сГолди Маутсон. Так илииначе, мой шарик сдулся: веки закрывались сами собой, аноги гудели, будто только что отшагали два десятка километров. Это угнетало еще ипотому, что Мики выглядел бодрым, какначинающий диктор дневных новостей.
–Тогда поехали,– он великодушно протянул руку, чтобы поднять меня скресла.
–Куда?
–Сюрприз.
Вмашине я задремала иоткрыла глаза, лишь когда Мики выключил мотор. Мыстояли между двумя мусорными баками втемноватом переулке, который упирался вхорошо освещенную улицу– судя повсему, Мэйн-стрит шелдонского даунтауна. Язевнула, едва невывихнув скулу.
–Похоже наБней-Брак. Это иесть твой сюрприз? Там мытоже парковались между баками. Только неговори, что рав Каменецки переехал вШелдон…
Мики рассмеялся:
–Люблю твои шуточки. Асейчас собери вкулак то, что осталось отБетти Шварц, ивыходи. Говорюже: нужна твоя помощь.
–Почему именно сегодня, Мики?– простоналая.– Нельзя подождать денек?
–Нельзя, девочка. Там видеокамеры навходе ив коридорах. Утром язавалил ихсервер, нозавтра могут починить. Давай, давай, вылезай.
Явытащила себя измашины ипоплелась вслед замужем. Науглу сглавной улицей вертелись подростки хулиганистого вида– толкачи травы, порошка итаблеток. Тутже подпирал кирпичную стену парень постарше– «смотрящий», начальник доходного перекрестка. Мики прошел сквозь рой мальчишек беззаминки, кактяжелый авианосец. Зато мне пришлось отбиваться отпредложений купить «немножечко счастья», что лишний раз свидетельствовало омоем плачевно несчастном виде.
Мыминовали лавку, где торговали спиртным официально, иеще две, где наверняка продавали из-под прилавка. Накраю тротуара, пьяно жестикулируя, сидели несколько мужчин. Райончик, что иговорить, был так себе. Ямысленно попросила прощения уБней-Брака занеуместное сравнение.
–Пришли,– сказал Мики.– Вон там, напротив, дом вчетыре этажа. Тыкак, дочетырех досчитать сможешь?
–Самдурак,– обиделасья.– Ну, устала чуть-чуть. Джетлаг, скем небывает. Что надо сделать?
Онкивнул искороговоркой объяснил, что отменя требуется. Мы пересекли улицу, вошли вподъезд иподнялись навторой этаж. Коридор был длинным изамусоренным. Я позвонила внужную дверь, встав перед ней так, чтоб меня видели вглазок. Никто неответил.
–Звони снова,– шепнул Мики.
Наэтот раз изнутри послышалось что-то вроде стона, затем– шарканье шагов и, наконец, хриплый женский голос:
–Кто?
–Социальная служба,– устало ответилая.– Вам положена добавка. Талоны напитание ина одежду.
Лязгнула цепочка, занею– замок, идверь отворилась. Напороге, держась закосяк, стояла– вернее, покачивалась– пожилая негритянка. Даже беглого взгляда нанее хватало, чтобы разглядеть безнадежную алкоголичку.
–Н-ну, давай свои талоны…
Она икнула ивытянула вперед жирную руку, привычную ктому, чтобы брать. Брать талоны, брать пособия, брать пожертвования, брать бесплатное питание, брать бутылки сдешевым бурбоном, брать– наряду сдругими черными братьями– хорошие вещи свитрин разграбляемых магазинов… Брать, брать, брать… Нонаэтот раз брать непришлось: вдело вступил Мики. Быстро шагнув вперед, онприобнял женщину одной рукой, другой прижал кее лицу тряпку и, недавая обмякшему телу упасть, протащил несколько метров додивана. Ятоже вошла изакрыла засобой дверь.
Внебольшой комнате неподметали, по-видимому, смомента вселения. Наполу валялись обрывки бумаги икартона, смятые пивные жестянки, пустые бутылки из-под виски, грязные тряпки, черствые хлебные корки, одноразовые шприцы, одноразовые стаканчики, грязные тарелки иеще черт знает что– натуральная помойка вее концентрированном выражении. Все это воняло– хоть нос затыкай– примерно темже запашком, какой был вкабине пикапа ныне покойного бедуина Али Зубейдата, заслуженного работника свалки. Отдивана несло мочой: неиначе, хозяйка, надравшись, делала тут подсебя.
–Мом! Моо-ом! Кто это приходил?– послышалось изсмежной комнаты, иоттуда вышел хорошо знакомый мне пофотографиям Джордж Флойд-младший собственной персоной.– Мом! Ктоэто?
Сон иусталость слетели сменя, какдва воробья сзабора. Вот так сюрприз! Дома сукин сын расхаживал безюбки, зато втрусах.
–Маме плохо, Джуниор,– необорачиваясь, проговорил Мики.– Иди сюда, помоги.
Пятнадцать секунд спустя мама исын уже сидели ряд-ком насемейном диване– одинаково равнодушные кпроисходящему. Сквозь вонь комнаты пробивался запах хлороформа– втаком антураже онказался невыразимо приятным.
–Ах, Мики, Мики,– супреком сказалая.– Почему непредупредил? Уменя даже нет ссобой острого кривого ножика.
