Проскучав два часа перед экраном, я позвонила анархисту Мени.
–Привет, это Батшева. Сколько лет, сколько зим. Повесишь трубку– застрелю.
Он потрясенно молчал, раздираемый двумя противоречивыми чувствами: желанием немедленно отсоединиться истрахом перед исполнением моей угрозы.
–Алло, Мени, тытам неумер?– ласково пропелая.
–Чего тебе отменя надо?
–Поговорить.
–Ну, говори…
–Нет-нет, вживую, пока это еще возможно длянас обоих,– рассмеяласья.– Ввашем долбаном баре часика через полтора. Хочу посмотреть, многоли утебя прибавилось морщин.
–Твоими молитвами…– хмыкнул он.– Наш бар закрыт после пожара. Неслыхала? Было вновостях.
–Слыхала, что закрыт. Новы жего починяете, правда? Еще одна пара рук непомешает. Кпримеру, яхорошо могу отмывать. Аежели надо замочить, так тут мне ивовсе равных нет. Стучать, правда, неумею, носэтим ты ибез меня прекрасно справляешься.
Мени устало вздохнул:
–Хорошо, дело твое, приезжай. Нояне советую. Длятвоейже пользы.
–Этопочемуже?
–Потому что кое-какие люди очень хотят стобой поговорить. Иони тоже большие мастера насчет замочить иотрезать.
«Бедуины!– подумалая.– Выходит, Мики был, каквсегда, прав. Они знают обомне инагрянут сюда, кактолько поймут, что толстяк Ольшенблюм исчез вслед затолстяком Нисангеймером…»
Мне стало непосебе, ия постаралась придать голосу чуть больше приблатненной певучести, которая появлялась умоего первого, ныне покойного муженька Менахема Царфати перед тем, какондоставал изкармана опасную бритву. Приэтом онеще обычно добавлял ккаждому предложению имя стоящего перед ним человека, показывая тем самым, что вданный момент все опасности мира конкретно фокусируются там, наэтом несчастном беззащитном имени.
–Чтож, Мени. Яни откого непрячусь, Мени. Девушек изДжей-Эф-Кей нетак-то легко запугать, Мени. Этим мы иотличаемся отанархистских шлимазлов изФлорентина, таких, какты, Мени.
–Ятебя незапугиваю, Батшева,– тихо проговорил он.– Хочу тебе только добра. Всего лишь предупреждаю, дляочистки совести.
–Нестарайся, Мени. Неочистишь, Мени. Значит, вбаре через полтора часа, Мени.
ДоТель-Авива яехала напоезде и, чтоб зря нетерять времени, снова открыла ноутбук– ноуже непотеме «Общества помощи беженцам», где потеряла надежду нарыть что-то полезное. Теперь меня интересовало племя зубейдат:уж если они заинтересовались мной, былобы невежливо неотплатить им взаимностью. Поиск поСети принес несколько серьезных статей идве-три дюжины актуальных газетных репортажей. Статьи, какправило, принадлежали перу заезжих европейских этнографов; местныеже репортеры упоминали жителей деревни преимущественно всвязи сконтрабандой оружия.
Наэтом довольно однообразном фоне исключени-ем смотрелась разве что заметка огордом бедуинском мужчине поимени Али. Судя поженитьбе начетырнадцатилетней девочке издеревни Бани-Рашад, этого человека уже неслишком заботила его личная репутация. Бедуины изБани-Рашад, называемые еще «рашайда», считались вздешних пустынях безродными пришельцами. Окрестные племена водились сними лишь покрайней необходимости, ауж ородственных связях иречи нешло. Чтобы пойти натакое, нужно было совершенно отчаяться найти себе пару вкаком-нибудь другом, более достойном месте.
Но, видимо, подобные компромиссы непроходят даром. Али вспоминал освоем унижении всякий раз, когда супруга попадалась ему наглаза, и, соответственно, поступал так, какобычно ипоступают втаких случаях подобные ему уроды, тоесть распускал руки. Начиналось сгрубых толчков, затем подлец перешел кувесистым оплеухам, ана пятом году совместной жизни, если это можно назвать жизнью, стал ивовсе лупить бедняжку допотери сознания. Его ненависть усугублялась тем, что жена родила двух девочек-погодок, вто время какбрали ее врасчете насына.
Придя всебя после очередного жесточайшего избиения, несчастная женщина забрала дочерей исбежала издома, ставшего длянее камерой пыток. Ейудалось– где попутками, где пешком– добраться доБани-Рашад. Мать, тоже знавшая опобоях непонаслышке, заплакала, увидав еесиняки. Отец горестно вздохнул иразрешил беглянкам остаться, хотя изнал, что победуинским законам дети являются неотъемлемой собственностью отца.
Тем временем Али готовился сделать ответный ход. Право было наего стороне, ине отреагировать означало утратить последние остатки уважения вглазах соплеменников. Ксчастью, деревня поддержала его справедливое возмущение: сточки зрения соседей, теперь уже речь шла необ одиночном никчемном шлимазле, аочести всего племени зубейдат. Впомощь Али отрядили нескольких крепких ребят. Подкараулив нашоссе машину брата сбежавшей жены, они взяли его взаложники, пообещав невыпускать насвободу, пока бедуины рашайда невернут украденное имущество, тоесть дочерей Али. Старшей изних, кстати говоря, едва исполнилось три года.
–Тыможешь остаться здесь,– сказал отец плачущей беглянке.– Ноимей ввиду: никто больше невозьмет тебя замуж. Тебе уже восемнадцать, иты испорченный товар. И, само собой, никто нестанет воевать из-за двух малолетних девчонок, которые ктомуже позакону принадлежат другому племени. Мыобменяем их натвоего брата: какмужчина, онстоит намного дороже, так что сделка заведомо внашу пользу.
Обмен состоялся через несколько дней. Оскорбленный Али получил девочек, поклявшись приэтом, что неблагодарная супруга, перешедшая встатус бывшей, никогда уже больше неувидит своих дочерей. Так оно ислучилосьбы, еслибы материнское сердце силой неприволокло женщину накрай деревни, где стояла полуразвалившаяся халупа Али. Спрятавшись закамнем, она дождалась, когда онуедет, идобежала додома. Девочки бросились кней навстречу. Свидание длилось несколько минут– всего лишь обнять, вдохнуть запах кудрявых макушек, покрыть поцелуями детские лица– исразу назад, отгреха подальше, чтоб никто незаметил ине рассказал.
Новедь заметили: впустыне редко что остается незамеченным. Ауж коли заметили, то ирассказали. Узнав ослучившемся, Али пришел вярость. Онтолько-только начал возвращать себе уважение племени, ивот натебе: проклятая рашайда осмелилась посрамить его публичную клятву! Втотже вечер онприварил ккузову своего старого пикапа высокую стальную раму, апотом дождался темноты и, усадив девочек вкабину, привез их нахолм, хорошо видный издеревни Бани-Рашад.
Зрелище, открывшееся еежителям поутру, было неизприятных. Обе девочки– трехлетняя идвухлетка– свисали наверевках симпровизированной виселицы, ивороны, радуясь поживе, клевали ихмертвые лица. Отца-героя поблизости ненаблюдалось: онушел вгоры, дабы водиночестве скорбеть обумерших детях. Рашайда моглибы безтруда найти инаказать убийцу, ноего все еще защищал закон: бедуинский мужчина вправе сделать сосвоим имуществом все что угодно, втом числе иповесить, наподобие освежеванных ягнят.
Правда, существовал идругой, менее радикальный вариант, поскольку Бани-Рашад, вотличие отАз-Зубейдат, находится взоне израильской юрисдикции. Местный шейх вызвал полицейских, ите кполудню арестовали Али, который долго немог понять, чего отнего хотят– ведь победуинским законам он несовершил ничего предосудительного иуж тем более преступного. Именно наэто впоследствии инапирал его адвокат, нанятый правозащитной организацией. Насуде много говорилось одревней народной традиции иуникальной культуре коренных жителей страны, вынужденных вести непримиримую борьбу счужеземными оккупантами иколонизаторами– борьбу, невинными жертвами которой истали погибшие девочки. Прокуратура возражала, ноочень сдержанно, поскольку вполне разделяла точку зрения защиты.
