Вокзал построили еще до Первой мировой, и он, несмотря на многочисленные перестройки, все еще хранил в себе черты модерна. Я залюбовалась витыми решетками на окнах, отмечая про себя, что отказ от пластиковых стеновых панелей во время последнего ремонта совершенно точно стал удачным решением.
В какой-то момент к запаху сырости прибавилось тяжелое амбре немытого тела. Инстинктивно отодвинувшись в сторону, я обернулась и в первую секунду от растерянности не знала, что сказать. Рядом со мной сидел давний знакомец Венчик. Философ, карманник, пьяница, забулдыга, почти бомж, и все это исключительно из идеологических соображений.
–Привет… А ты чего тут?– Места дислокации Венчика находились далеко от вокзала. Он предпочитал городской сад и набережную.
–Я?– в своей флегматичной манере переспросил он.– И ты. И они,– он провел рукой, обводя присутствующих,– всего лишь пассажиры в этой жизни в ожидании смерти.
–Банально, Вениамин,– нашлась я,– теряешь форму.
–Не теряю, а меняюсь под давлением реальности. Этот мир не выносит поэтов,– в его голосе послышались высокомерные нотки.
–О! Так ты, может, и работу найдешь?– попыталась я поддеть своего учителя карманных дел.
–Я меняюсь, но себе не изменяю! Заруби себе это на носу!– Венчик картинно поднял указательный палец вверх.
–И снова клише, дорогой!
–Что только подтверждает мои слова, сказанные ранее,– уже с добродушной улыбкой заключил мужчина.
–Ты сегодня ел?– Вопрос, который никогда в случае Венчика не был лишним.
–Ел,– он согласно кивнул,– и даже пил. Но у меня кончилось «божоле», и пармезана хватит только на ужин. Но провидение послало мне тебя. Спрашивай, Таня!– сияя зазорами во рту, потребовал Венчик.
–Слушай, ты как-то не ко времени,– снова растерялась я.– Разве что ты помнишь Минца? Банду его? Он потом бизнесменом стал.
Какое-то время Венчик грустно смотрел перед собой. Казалось, вся его непутевая жизнь проносится перед его мысленным взором. Он был уже не молод и совсем не здоров, однако упорно отказывался от любого участия в устройстве своих дел. Исключение составляли еда и алкоголь, что я, со всей мощью своей благодарности за помощь, поставляла для него периодически. И должна сказать, я воспитала в этом человеке прекрасный вкус к французскому вину и сырам.
–Ты маленькая, не помнишь Леху Дискотеку,– начал свой рассказ Венчик,– говорили, что его минцевские уговорили,– он провел большим пальцем у шеи,– обкурыш был, все равно бы скурвился. Но жалко. Малой был.
В памяти тут же возник образ молодого паренька, невысокого роста, с густыми отросшими грязными светлыми волосами. В широких джинсах и куртке кислотно-оранжевого цвета, тоже грязной, и растоптанных кроссовках. Он танцевал на Центральном рынке возле музыкальных киосков. Кто-то его гонял, но в основном люди воспринимали его как бесплатного зазывалу. Он просил милостыню и, в отличие от своих «коллег», не вызывал раздражения. В какой-то момент он пропал, но горожане не придали этому значения. Такова судьба всех маргиналов – являясь язвой на теле общества, они, тем не менее, остаются для него невидимками.
–А про вдову Минца ты ничего не слышал?– Чем черт не шутит.
–Покой и воля, Татьяна! Покой и воля,– повторил он,– как у Пушкина, помнишь?– Он помотал головой, припоминая хрестоматийные строки.– А счастья действительно нет.
Он встал и пошел к выходу, упомянув, что на следующей неделе он точно будет у себя в «подвальчике», как он ласково называл то место, где сейчас жил.
Наконец, я услышала объявление о прибытии поезда и поспешила на платформу. Я могла бы рвануть на авто, но лодыжка, которая пусть и выглядела теперь вполне сносно, к вечеру все-таки начинала ныть. Здраво рассудив, что лишняя нагрузка выздоровления не ускорит, а с такси проблем нет, я со спокойной совестью взяла билет на ближайший рейс до Новгорода.
В сложившейся ситуации основным для меня было не забывать главной цели моей поездки. И поскольку скорость поисков была для меня в приоритете, пришлось поступиться комфортом.
Плацкарт. Боковушка. Семьи с маленькими детьми и будущие призывники, едущие к месту службы. Сказав себе, что богам нравится вкус человеческого пота и слез, я заняла верхнюю полку с твердым намерением не слезать оттуда до самого Новгорода.
Глава 25
В туалете новгородского вокзала, куда я забежала переодеться, пахло хлоркой. Электричества не было, свет проникал только через матовое оконное стекло.
Погода стояла осенняя. Накрапывал дождь, и в воздухе уже не было и намека на ту разогретую нежность, которая наполняла меня еще совсем недавно. Я ругала себя за неосмотрительность, как минимум нужно было узнать прогноз погоды, а как максимум захватить плащ. Но хорошо, что на мне была кожаная курточка. Она помнила лучшие времена, но я была уверена, что натуральная кожа только выигрывает с возрастом. Жаль, что с лицом такой трюк не проходит.
Очень быстро стало ясно, что в музей мне не попасть ближайшие часа два, и лучше бы директору быть на месте. Страшно хотелось кофе, крепкого, с приятной горчинкой без намека на сладость. Но ранний час не оставлял мне шанса на вожделенный завтрак.
Сырой ветер студил мои ноги, отвыкшие от юбок, заставляя меня мечтать об укрытии.
Я села в такси и назвала адрес водителю. Дорога шла вдоль стареньких пятиэтажек. Чуть дальше стали появляться высокие брежневки, выглядящие почти небоскребами на фоне ранних строений. Пейзаж был таким знакомым, что вполне мог сойти и за родной Тарасов, и за любой другой российский город.
Высадив меня возле музея, такси уехало дальше в промозглую серость дня, давать короткий приют другим пассажирам.
* * *
В кухне горел свет. Сергей деловито заливал кипяток в заварочный чайник. В праздничном блюде на столе уже лежали куски торта и пирожные. Телевизор, прерываясь на помехи, верещал что-то согласно программе передач.
Анна еще какое-то время постояла в темном коридоре, собираясь с духом. Ее потряхивало от предстоящего разговора с мужем. Вот бы он отпустил ее! Маме было так плохо.
–Ты чего там жмешься?– почти весело позвал ее Сергей.– Иди чай пить.
Анна благодарно улыбнулась. В самом деле, сегодня Сергей вел себя безупречно.
–Спасибо, Сережа,– женщина придвинула чашку к себе,– я хочу что-то обсудить с тобой.
–Я уже договорился обо всем,– с некоторым раздражением ответил мужчина,– мать твою посмотрят завтра. Если надо, санаторий организуем. Не трясись.– Он добавил громкости телевизору, давая понять, что разговаривать ни о чем.
Анна пораженно смотрела на него:
–Я не об этом, Сереж.
На секунду лицо мужчины стало жестким, и стало видно, как напряглись его желваки.
