А еще раньше сама размещала объявление о нахождении попугайки. Вив.
«Наверное, это другой попугай. И времени уже прошло много. Но вы не могли бы со мной связаться? Примерно в этот же время от нас улетела девочка Стелла с таким же окрасом, как у вас на фото».
Сообщение под давнишним объявлением. И дубль сообщения — в личке, с запросом на добавление в друзья. Автор некая Александра.
Вероника долго раздумывала: а не удалить ли ей это сообщение? Забыть, сделать вид, что и не видела никогда.
Если бы она сама никого не теряла, именно так и поступила бы. Наверное.
Но Ника — теряла. Возможно, синюю птицу счастья искали все это время. Просто не там, не так… Скучали по ней.
Она позвонила на указанный номер. Девушка, примерно ровесница Вероники, может, чуть старше, приехала меньше, чем через час.
Или через минуту? Все время ожидания Вероника провела со своей комнатной виверной. Та на радостях устроила настоящие «беськи». А затем села на пальчик, как самая послушная птица в мире, и спела простенькую, но искреннюю песню.
Птицы не поют, когда им плохо.
Руки начали леденеть, когда художница отпирала входную.
Когда милая девушка Саша ринулась к птице, холод добрался до груди.
— Она! Это точно она! Видите, на левом крыле темное пятно, а на правом такого нет. Стеллочка! Ты нашлась! Ура-ура-ура!
Звуки стали глухими. Словно на голову Нике, от уха до уха, намотали тугую повязку.
Что-то говорится про расклеенные по всему району объявления, про то, как Александра всматривалась в каждую встреченную стаю голубей. Надеялась высмотреть синюю спинку о белых крылах…
Вероника стояла ровно только потому, что ледяные ноги — это устойчиво.
Живот леденел, когда Стеллу-Вив, такую доверчивую и ручную, поймали и запихнули в переноску.
Лед заполонил все, когда дверь захлопнулась.
По одну сторону — восторженная, радостная девушка Саша. В руках сумка с переноской, а внутри — сокровище.
По другую сторону дверного полотна — льдышка. Неподвижная статуя.
Ни боли, ни слез, ни даже грусти.
Лед.
Два дня Ника не отвечала на звонки. Ни на мобильный, ни на дверной. Кто-то стучал ногами и обещал вызвать полицию.
Стояла в неактивном режиме капсула ИМПП.
Как только к пальцам вернулась чувствительность, Вероника достала масляные краски и чистый холст. Поставила его перед местом, где чаще всего играла пернатая виверна.
Ника писала. Сначала создала фон: лиловое небо, сказочные цветы. Ветви зимней сливы в цвету. Это из последнего видео с танцем Лин Мэйли по эту сторону реальности.
Затем на веточку, покрытую изысканными яркими цветами, приземлилась птичка. Синяя грудка, светлые крылышки.
Вероника воссоздала из памяти каждое перышко. Ближнее крыло и вовсе «вылепила», используя сначала мастихин, чтобы нанести краску в объеме, а затем тонкой иглой вывела тонкие детали.
Стержни, бороздки. Рядом с палитрой лежали три перышка: одно хвостовое и два из крылышка. Вив их скинула в начале линьки.
Два дня, чтобы отразить воспоминания.
На дереве еще оставалось место. И Ника приготовилась к воплощению второго пернатого. Зеленого.
В очередной раз зазвонил мобильный. И снова, после сброса в не отвеченные. И еще раз.
Художница вздохнула. Бесчувственно укорила себя за то, что не перевела аппарат в беззвучный режим, да еще и зачем-то воткнула в него провод зарядки.
На четвертый звонок подряд Ника ответила.
Просто потому, что захотелось на кого-то наорать.
— Стелла не ест! Совсем не ест!
Художница отвела от лица руку с аппаратом, потрясла головой.
«Какая еще Стелла?» — почти сбросила, решив, что кто-то ошибся номером.
Взгляд зацепился за неоконченную картину.
«Вив⁈»
Ледяная корка затрещала под напором волны жара из груди.
— Повторите.
— Стеллочка совсем не ест, — в голосе слышится паника. — Уже третий день пошел. Она сидит на одном месте. Молчит. Я думала, стресс, но уже столько времени прошло.
Перед глазами Ники всплыла, как наяву, Вив на надкушенном яблоке. Затем она же, точней, ее хвост, торчащий над кормушкой с зернышками. В самый первый же день после того, как нашли ее, как ощупал и послушал сердцебиение врач, как они ехали через полгорода… А до этого еще полет — в неизвестность.
Стресс — это не про Вив. Уж точно, не голодовка — малышка та еще обжора.
— Вы предлагали ей колоски? — как будто не своим голосом озвучивается рекомендация. — Она их очень любит.
— У нее вся клетка в этих колосках и кормушках! — срывается на крик собеседница. — Ей ничего не нужно… Она просто сидит. И всё.
«И ждет».
В глазах защипало.
— Может, она немного отвыкла… — осторожная попытка.
Нельзя спешить, нельзя подталкивать. Одно неверное слово — и эта ниточка порвется.
— Стелла… Она… — с той стороны вовсю хлюпают носом. — Вы сказали, что дали ей имя Вив. Я пробовала. На Вив она немножко реагирует. Смотрит хотя бы.
— Саша… — сейчас так осторожно, как только можно. — Я очень хочу помочь.
— Вы можете приехать? — всхлип, адрес.
— Ждите!
Она ринулась одеваться. Октябрь, дождь. И ветер такой, что вроде снова штормовое.
Волны жара накатывают, вытесняя холод. Он не уходит: заполоняет затылок. Шепчет, чтобы не надеялась зря. Сейчас ей предложат покормить птичку с рук, чтобы та не умерла от голода. Поблагодарят. Возможно, пригласят на чай. А после выставят. «Спасибо, дальше мы сами».
Ника ерзала всю дорогу. Водитель такси косился в зеркало заднего вида. Наверное, волновался за обшивку, как бы не протерлась.
— Проходите…
Маленькая уютная прихожая. Мягкие гостевые тапочки. Скромная — на фоне той, что пустует у Ники — клетка.
— Чив?
«Это ты?»
— Вив.
— Чиви-чиви-чиви-чи-ив!
«Где ты так долго ходила?»
— Теперь и я вижу, — милая девушка Саша подносит к припухшим векам платочек.
— Что?
— Она отвыкла не только от старого имени, — всхлип. — Но и от старой хозяйки.
— Я тоже… — холод в затылке пульсирует, грозит взорваться глубинной бомбой в случае отказа. — К ней привыкла.
Левую руку уже почти свело: Ника держит ее за спиной, крепко сжимая ручки матерчатой сумки. Внутри — переноска. И маленькая мечта.
