–Там ничего страшного.
–Дай посмотреть.
–Не могу, ты на мне сидишь.
–Ладно, я отпущу тебя, но если ты снова будешь драться, я… я сделаю веревку из гребаной земли или еще из чего-нибудь. Просто не делай этого. Я устал.
Я выпустил его руки и слез с его спины. Гидеон со стоном перевернулся и имел наглость с тревогой посмотреть на меня.
–Как ты?
–Прекрасно, просто охренительно,– буркнул я, опуская руку, которую прижимал к уху.– Застрял под землей и, наверное, сдохну с голоду, но мне в жизни не было лучше.
–Плохо притворяешься.
–Меня не учили предотвращать твои попытки самоубийства.
Он отвернулся.
–Значит, у твоего учителя нет дара предвидения.
–Большую часть жизни ты был моим учителем.
–Да. Я знаю. Это была шутка.
–Ха-ха-ха. А теперь подними подбородок и не двигайся.
К счастью, он как будто бы смирился и откинул голову назад. Кровь из рваного пореза залила кожу до ключицы, но рана была неглубокая. Я выдохнул с облегчением.
–Слава богам. Не слишком глубоко. Я перевяжу, как сумею, но я не…– я едва не произнес имя Йитти.– …Теп, поэтому чудес не жди,– закончил я, надеясь, что он не заметит ни паузы, ни внезапно участившегося сердцебиения.
Я потянулся за алым кушаком, который Гидеон бросил рядом с плащом. Наверное, шелк – не самый подходящий материал для перевязки, но у нас не было выбора. Я подождал, пока Гидеон запрокинет голову, зашипев от боли, и обмотал пояс вокруг его шеи. Кушак был длинный, но мне нужно было лишь сдавить порез, и поэтому я завязал простой узел.
–Ты мне там красный бантик на шее завязываешь?
–Конечно,– ответил я, продолжая заниматься своим делом.– Если тебе не нравятся бантики, нечего было резаться.
Он бросил на меня усталый взгляд.
–Точно. Запомню на будущее.
–Вот и славно.– Я затянул узел потуже, но проверил, сможет ли Гидеон дышать, просунув под повязку два пальца.– А вообще тебе идет.
Закончив перевязку, я перекатился на спину рядом с ним и подождал, пока острая пульсация боли в ухе утихнет, превратившись в бесконечную резь. К счастью, Гидеон не воспользовался возможностью вскочить и броситься на поиски ножа. Пусть мы застряли под землей без возможности выбраться, но хотя бы следующие несколько минут мне не придется шевелиться.
Гидеон повернул голову и посмотрел на меня.
–Прости меня.
–Не извиняйся.– Держать голову так, чтобы смотреть ему в глаза, было очень больно, но я не мог отвернуться.– Я понимаю. То есть я не понимаю, но понимаю.
–Я уже говорил, что ты плохо притворяешься?– Его губы тронула усталая улыбка, и я не мог не улыбнуться в ответ.
–Говорил, но не стесняйся, повторяй.
Я снова стал смотреть вверх, на тени, пляшущие на камне над нами и, пытаясь унять дыханием приступ боли, возникающей при каждом движении головой, отстраненно подумал, долго ли еще будет гореть фонарь.
–Ты ранен. Это я?..
–Все нормально.
Я чувствовал на себе его взгляд.
–Все нормально,– повторил я.– Ты меня не ранил.
–Лжец из тебя тоже ужасный.
–Ладно, у меня кое-что болит, но это не твоя вина, и ты ничего не можешь сделать. Можем мы теперь перестать говорить об этом?
–Конечно. Давай поболтаем о погоде. Здесь довольно прохладно для этого времени года. Интересно, будет ли дождь?
–Ухо болит, ясно? Да, звучит глупо, но это правда.
Он обернулся.
–Не глупо. Какое ухо?
Я показал на правое.
–Как будто нож кто-то втыкает. Уже не в первый раз, но я так и не понял, с чего начинается и как это прекратить. Кажется, ничего не помогает, кроме как смириться или лечь спать.
Так легко было вернуться к старой привычке болтать с ним как с другом, будто ничего не изменилось. Только все изменилось, и мы больше не друзья.
–Я могу помочь?
–Нет. Ничего страшного, я просто полежу, пока не станет легче, а потом продолжим копать.
–Ты правда веришь, что в этом есть смысл?
Я оглядел нашу каменную тюрьму, подавив приступ паники.
–Не знаю, но все равно попробую.
Некоторое время мы лежали молча в давящей тишине каменной гробницы. Сквозь крошечное отверстие, ведущее во внешний мир, еще проникал дневной свет.
–Когда началась боль?
После долгого молчания его голос показался мне каким-то бесплотным.
–В этот раз или в первый?
–В оба.
–После того, как обрушились камни. И я не знаю.
Я солгал, но отвечать «после того, как твой брат приложил меня лицом о дорогу», казалось не слишком разумно. Под тонкой корочкой дружеских тем все было слишком болезненное, чтобы рисковать.
Гидеон издал хорошо знакомый мне звук, похожий на щелчок языком и втягивание воздуха. Он понял, что я лгу, но не стал переспрашивать.
Глубокое дыхание потихоньку сделало боль переносимой, и я осторожно сел.
–Хотел бы я знать, что это было,– пробормотал я, чувствуя изнеможение при одном только взгляде на гору камней, которую еще предстояло разобрать.
Гидеон пошевелился рядом, и у моих губ появился бурдюк с водой.
–Попей, станет легче.
Он не бросился за ножом, но был бледен и выглядел измученным, рука с бурдюком дрожала. Я вытащил пробку и смочил губы, пока Гидеон разглядывал содержимое мешка.
–Наверное, стоит что-нибудь съесть.– Он вытащил толстую лепешку из жареного риса.– Вот, держи.
Я взял ее, наблюдая за Гидеоном. На первый взгляд он не изменился по сравнению с человеком, которого я в последний раз видел на троне в Мейляне, но в его позе появилось что-то хрупкое, неуверенное и скованное. Он тоже посмотрел на меня, и взгляд глубоко запавших глаз был ясным.
–Я съем, если ты тоже поешь,– сказал я, кивая на лепешку.– Иначе я могу подождать.
Он знал меня достаточно, чтобы не сомневаться в моем упрямстве или в том, что я использую его заботу против него, если придется.
–Ладно.– Он вынул из мешка еще одну рисовую лепешку и приветственно поднял ее вверх.– Да хранят нас боги.
Вряд ли это было возможно так далеко от дома, но я предпочел промолчать и просто смотрел, как он ест. Рис оказался сладковатым, и каждый кусок стал испытанием для моей челюсти, вынуждая есть так же медленно, как Гидеон. Но я все же утолил голод, и, закончив с едой, мы сделали по глотку воды и улеглись на земляном склоне. Я хотел копать дальше, но Гидеон выглядел так, будто рухнет замертво, если не отдохнет.
