–Помнишь, как ты бросил целую горсть перечных орехов в котелок с тушеным мясом?– спросил я, пытаясь вызвать у него хорошие воспоминания.
Однажды зимой мы выслеживали стадо оленей под руководством Экки, старого следопыта Первых Клинков. Это была не столько охота, сколько тренировка новых седельных мальчишек и девчонок. Гидеон должен был помогать, и в первый вечер ему поручили командовать приготовлением ужина.
Гидеон тихо усмехнулся.
–Хорошая была еда, очистительная.
–Очистительная! Да у меня несколько часов текло из носа. А Ламх плакал.
–Весьма очистительная.
Я затрясся от смеха, прорвавшегося сквозь горе и страх, и не мог остановиться.
–Вот ты смеешься,– обиженно заметил Гидеон,– а Экка тогда назвал блюдо замечательным, помнишь?
–И с таким честным лицом.
–Он тоже плакал.
Пока он жевал, слезы беззвучно текли из его глаз. А теперь они текли из моих, пока я смеялся, зная, что за радостью таится глубокая печаль обо всем, что мы потеряли. Смех Гидеона был тихим и вымученным, похожим на вздох.
–Он больше не подпускал меня к специям, отдал их одному из седельных мальчишек,– сказал он.
А я все смеялся, не в силах остановиться, но думал о Джуте, Ийе и Фесселе, которые готовили для нас, потому что Клинки не готовят себе еду. Я так много хотел сказать, обсудить. В былые времена мы вели глубокомысленные беседы о наших устоях, богах и планах гурта, но теперь это было небезопасно. Воспоминания – вот и все, что у нас осталось.
–Помню, я подумал, как перепугаются повара,– сказал я.– Но Экка сказал им, что еда восхитительная. Тихум фыркнул, помнишь? Не знаю, как ты смог сохранить такое невинное лицо.
Гидеон не ответил, и я повернул голову. Его глаза были закрыты, но он приоткрыл тяжелые веки и сонно улыбнулся. Если не обращать внимания на окровавленный кушак на шее, бледное, осунувшееся лицо и темные круги под глазами, он мог бы быть прежним Гидеоном, с которым мы по ночам лежали под звездным небом и говорили обо всем и ни о чем. Возможно, если я продолжу говорить, он уснет.
–Смешно, но однажды я попробовал еще раз, когда у меня был заложен нос,– сказал я.– Не помню, чтобы я тебе когда-нибудь рассказывал. К тому времени мы… кажется, немного отдалились друг от друга. Как бы там ни было, я положил целую щепотку в тарелку супа и могу с уверенностью сказать, что он прочистил мне нос на несколько часов. Хотя я делал такое всего один раз. Не знаю, доводилось ли тебе когда-нибудь потереть глаза после того, как трогал перечный орех, но это… незабываемо.
Гидеон не подавал признаков жизни, но я продолжал говорить.
–Мне пришлось потратить половину дневной нормы воды, чтобы их промыть, и они все равно горели еще несколько часов. Капитан Таллус сказал, что меня будто осы покусали.
Глаза Гидеона оставались закрытыми, а грудь плавно вздымалась и опускалась. Я вздохнул. В последние дни усталость поселилась даже в моих костях, но, хотя я мог бы и поспать, какой смысл умирать хорошо отдохнувшим? По крайней мере, пока Гидеон спал, я мог копать, не беспокоясь о нем. Не слишком беспокоясь.
Несколько минут я ждал, наблюдая за тем, как поднимается и опускается его грудь, как подергиваются веки, пока не убедился, что не разбужу его. Из-под повязки не текла свежая кровь, и, отбросив страх, что он уже потерял ее слишком много, я откатился в сторону и встал.
Колени больше не желали стоять на камнях, но я устроился у обвала и начал копать. На смену большим и маленьким камням и пригоршням земли сыпались новые. Но, как я часто замечал, когда требовалось отрезать много голов, в бездумной работе был какой-то покой. Я просто копал, брал следующие камни и двигал их, будто был чистой физической силой, а не человеком из плоти и крови.
Когда пальцы и предплечья заныли, я остановился размять их и проверить Гидеона. Он перекатился на бок, но все еще спал, тревожно хмурясь. Что ему снится, каким он проснется? Вряд ли у меня хватит сил бороться с ним еще раз.
Я продолжил копать. Время остановилось. Были только камни, земля, ноющие руки, горящие колени и забившийся в нос запах сырой земли.
Пламя в фонаре начало дрожать. Масла должно было хватить на несколько часов, и, похоже, они уже истекли. Удивительно, но я почти не испытывал страха. Дыра в потолке над головой стала темнеть.
Я копал до тех пор, пока свет фонаря не стал мерцать слишком часто. Потянувшись, я встал, чтобы еще раз проверить Гидеона, напомнить себе, что он здесь, с ним все хорошо, я вернулся за ним, как и обещал. Сон, который он видел, похоже, закончился, и его дыхание стало настолько поверхностным, что мне пришлось наклониться, чтобы его почувствовать. Но, несмотря ни на что, он был теплым и живым, его дыхание тихонько танцевало на моих пальцах.
Я как раз вернулся к каменной осыпи, когда фонарь потух. Темнота поглотила меня, ее тишина казалась еще глубже. Я протянул руку, находя покой в прикосновении к камням, в знании, что ничто не перестало существовать только потому, что я этого больше не видел.
Жаль, что я не слышал дыхание Гидеона.
Когда я начал снова копать, по земле загрохотали камни. Порезанные и ушибленные пальцы почти онемели от работы, из одного, кажется, текла кровь, но кроме ощущения влажного тепла ничего нельзя было понять. Это не имело значения. Я должен был копать. Каждый раз, собираясь остановиться, я думал о крошечном пространстве, о полупустом бурдюке с водой и перспективе умереть здесь в темноте. О Гидеоне. Я мог наплевать на свою жизнь, но на его – никогда. Мы вместе ели рисовые лепешки, потому что он хотел позаботиться обо мне, а я – о нем, а не ради себя самих. От осознания этого у меня перехватило дыхание, и я не стал углубляться дальше. Лучше копать и не думать, иначе в голову придут мысли, от которых я не смогу отмахнуться.
В руке эхом отдался какой-то далекий шум. За ним последовал шепот. Я тряхнул головой и продолжил вытаскивать камни. Когда где-то вдали закричали, Гидеон зашевелился во сне. Я моргнул и подумал, уж не уснул ли я. Может, мне просто снилось, что я копаю, поскольку копать – это все, что мне оставалось.
Я продолжил работать под сопровождение далекого грохота и скрежета. Я ничего не понимал, пока кто-то не произнес: «Должно быть уже близко, это проход в следующую пещеру».
Ясс. Голос Ясса. Это был Ясс, и ему кто-то отвечал на кисианском. Ясс и звуки сдвигающихся камней. Осознание подкралось ко мне, покалывая кожу от макушки до пяток. Ясс близко. Он идет.
–Эй!– закричал я камням.– Эй! Ясс! Ясс!
–Рах?– Последовал шорох и взволнованное бормотание.– Рах, вы как там?
–Все хорошо, мы просто в ловушке,– отозвался я, продолжая отбрасывать камни.
Они где-то близко. Мы выберемся отсюда. Мы выживем.
–Мы идем, просто продержитесь еще немного.
Боясь, что у меня галлюцинации, я продолжал копать, слушая скрежет лопат и приказывая ему не исчезать, подобно голосу жестокого призрака. Они подбирались все ближе и ближе, вгрызаясь в стены.
