Он неспешно двигался по шатру, шелестела волочившаяся за ним ткань одеяния.
–К счастью, я предусмотрительно назначил Защитницу, чтобы и после смерти отца у великой чилтейской веры был сильный лидер. Как ты знаешь, теперь отец умер от руки наемного убийцы, которого когда-то посылал уничтожить меня. Что и делает тебя, Дишива, иеромонахом Единственного истинного Бога.
Я пыталась сфокусировать взгляд на его лице в надежде, что это его очередная хитрая ложь, но все выглядело слишком правдоподобно. Он, похоже, вел затяжную игру, манипулировал мной и использовал против меня самой. Снова. Меня замутило.
–Нет.
–О да, ваше святейшество. Вы теперь носите этот титул, хотя то, что вы не веруете, делает вас…
–Фальшивым первосвященником,– безжизненным голосом закончила я.– Ты назначил меня Защитницей, чтобы я умерла в нужный тебе момент.
В тишине я услышала влажный щелчок – его рот растянулся в зубастой ухмылке.
–Сообразительность и делает тебя такой забавной. Хорошо, что у нас есть еще немного времени поиграть. Правда, жаль, что, хотя ты и облечена такой властью, я единственный могу переводить твои приказания. О великий и мудрый вождь церкви.
Комната закружилась. Я должна была найти умный ответ, должна найти план, но среди тумана и теней моего нового мира могла думать лишь о мужчине с сильными руками, который прижимал меня к себе и принимал такой, какая я есть, принимал все мои замыслы, хотя это ему было сложнее всего.
Прости, Ясс, но боюсь, что могу больше не вернуться.
32
Рах
Мы выходили из открытых ворот в ночь, пешком, хотя у некоторых были лошади, а мне так хотелось бежать, чтобы скорее увидеть Гидеона в безопасности. И хотя мы шли молча, мы были не одни.
Я вел в поводу Дзиньзо, с одной стороны шагала Лашак э'Намалака, с другой Шения э'Яровен – левантийки, которых я никогда не встретил бы в прежней жизни. Святилище Куросима, сказал Амун, и Шения знала, где это. Она охраняла Гидеона во время свадьбы и могла показать дорогу.
Был уже поздний час, когда мы подошли к мосту. Под ним ревела темная река, а на противоположном берегу мерцали огни. Я остановился, и множество шагов позади тоже замерло.
–Лучше пойти мне одному,– сказал я Лашак.– Их может испугать множество внезапно появившихся левантийцев.
Их и вправду было много. Я не успел сосчитать, но при виде следующих за мной людей горло сжималось от чувств, с которыми я не был готов разбираться прямо сейчас.
–И горожан, и Амуна,– согласилась Лашак.– Мы останемся здесь и подождем твоего сигнала.
Ей не было нужды напоминать, что все устали и не могут ждать слишком долго, я и так это знал.
Предоставив Лашак объяснять все остальным, я похлопал Дзиньзо по шее и ушел.
Мост представлял собой крутую арку, и на его вершине я слышал только журчание воды внизу. Теперь я был один, но, терзаемый беспокойством, не ускорил шаг. Что бы я ни обнаружил на другой стороне моста, я не сумею ничего изменить. Многое могло пойти не так во время побега. Не исключено, что я вообще никого здесь не найду.
Мы спускались к неизбежности, и стук копыт Дзиньзо по камням отдавался эхом в ночи.
Среди темных деревьев ютилось скопление домов, единственным источником света было приветливое мерцание фонарей по обеим сторонам лестницы, ведущей в гору. Шения сказала, что святилище находится наверху, куда лошади не поднимутся. Я огляделся в поисках признаков жизни, и с подветренной стороны одного дома мне помахала тень. Я узнал Амуна, но он был один, и мне стало дурно.
–Вижу, ты нашел нас,– сказал он, глядя на меня мутным после сна взглядом.
–Где Гидеон?
Губы Амуна насмешливо дрогнули.
–Он в норме. Или… по крайней мере, жив, я не уверен, что он когда-нибудь снова будет в порядке. Он спит.– Амун махнул головой в сторону дома за своей спиной.– Тут много пустых домов. Мы нашли циновку. С ним Эси и Локлан.
–Я не…
–Это люди Дишивы из гурта Яровен. Они сразу согласились, как только я сказал, что ты намерен разобраться с Лео. Их история… совершенно дикая, если честно. Тебе нужно поговорить с ними.
Я кивнул.
–Нам нужно многое сделать. Я пришел не один.
Глаза Амуна распахнулись, он наконец окончательно проснулся.
–Сколько вас?
–Не знаю. Больше, чем я думал.– В глазах Амуна зажегся нетерпеливый огонек.– Я не хотел никого пугать внезапным появлением, поэтому оставил их с Лашак по другую сторону моста. Эзме… это не понравилось.
Амун не хотел спасать Гидеона и сделал это только ради меня, но его губы растянулись в злорадной ухмылке.
–Хотел бы я это видеть.
–Уверен, что случай еще представится. Не думаю, что мы избавились от нее.
Улыбка Амуна превратилась в гримасу, и он махнул в сторону моста.
–Сходить за ними?
–Да. Я хочу видеть Гидеона. Где ваши лошади?
–Иди, я позабочусь о Дзиньзо. Похоже, ты не успокоишься, пока не повидаешься с Гидеоном.
Я и не замечал, что переминаюсь с ноги на ногу, заставляя Дзиньзо вздрагивать, и с кривой улыбкой отдал поводья Амуну.
В доме меня встретил тусклый свет, исходящий из второй комнаты в глубине, откуда доносился шелест голосов. При звуке моих шагов он прекратился, и на меня уставились две пары глаз. У стены бок о бок сидели два молодых левантийца, которые, несомненно, ожидали совсем другой жизни, чем та, которую им пришлось вести.
Никто не заговорил, но оба посмотрели на человека на циновке. Гидеон дремал, ворочаясь во сне так, что смял накинутое на него одеяло. Его темное одеяние было того же цвета, что короткая поросль волос на голове и подбородке, и только повязка на шее напоминала о его отчаянном желании умереть.
–Он почти все время спит,– сказал один из левантийцев. Они оба казались знакомыми со времен, когда мы шли вместе с гуртом Яровен.– Мы боимся, что он просто не хочет просыпаться.
–Пробовали оскорблять его?
Они переглянулись.
–Нет, а что?
–Это на удивление хорошо работает.
Я опустился на колени рядом с Гидеоном и провел рукой по его волосам. От его тепла напряжение внутри исчезло. Брови Гидеона сонно нахмурились. Я так много хотел сказать, но под взглядами Клинков Дишивы оставил все слова при себе.
–Мы хотели дать ему поспать до утра, а потом попробовать накормить.
–Это не ваша работа,– сказал я.– Спасибо, что посидели с ним, но теперь я за него отвечаю. Никто не обязан заботиться о нем после всего, что он сделал.
Ни один из них не ответил, но молчание было вполне красноречивым. Снаружи раздались тихие голоса.
