Я не могла заснуть, только лежала, уставившись на узоры из света и тени на потолке, и видела остекленевшие глаза мертвых лошадей. В панике вернувшись в свою комнату, я пообещала, что постараюсь больше не навлечь на себя гнев Лео – мне было слишком больно смотреть, как левантийцы оплакивают лошадей. Но постепенно гнев возвращался. Вот чего хотел от меня Лео. Он хотел, чтобы я сдалась. Хотел, чтобы не боролась. Я должна была найти способ избавиться от него, чего бы это ни стоило.
Мне стало одновременно легче и труднее, когда я осознала, что на кону жизнь левантийцев и лошадей, и потому единственный способ добиться своего – это перестать думать о них как о левантийцах, как о семье, вообще как о людях. Но долго ли я смогу растрачивать жизни подобно монетам, не превращаясь при этом в чудовище?
В комнате потемнело, и дверь чуть отъехала в сторону, а мое сердце подпрыгнуло от страха.
–Дишива?– раздался шепот.– Ты тут?
Я узнала голос. Он звучал обеспокоенно и неуверенно, но, стоило гостю назвать мое имя, как груз, прижимающий меня к полу, уменьшился.
–Ясс.
Он шагнул внутрь, и, когда закрыл за собой дверь, приглушенный свет фонаря слегка очертил стены комнаты и контуры его лица, густые опущенные брови. Ясс встал рядом с дверью, скрестив мускулистые руки на груди, словно преграждая доступ холоду.
–Я видел, как ушли Клинки,– сказал он наконец.– На юг. Что ты им сказала?
–Я никому ничего не сказала!
Я села. Меня задел его обвинительный тон.
Ясс опустился на одно колено и поставил фонарь. Рядом с моей циновкой лежали маска и кушак. Ясс взял маску, и слабый свет, казалось, еще больше подчеркнул написанное на его лице отвращение.
–Что это? Ты теперь тоже марионетка Лео?– Он бросил маску и сел, проведя рукой по голове.– Я доверял тебе, Дишива. Я сказал тебе, где они, считая, что ты не сделаешь им ничего плохого. Что даже твоя верность Гидеону не позволит убивать собственный народ.
–Да как ты смеешь! Как ты смеешь входить сюда и выговаривать мне, понятия не имея, через что я прошла. И что случилось. Ты даже представить не можешь, каково это. На что он способен.
Ясс стоял на своем, тяжело дыша от гнева.
–Я же сказал тебе не возвращаться. Сказал тебе…
–А я ответила, что не покину своих Клинков!
Он уставился на меня, а я на него, и его глаза в полумраке напоминали темные омуты, я чувствовала на щеке его яростное дыхание. Мир как будто съежился, закрылся, и во тьме не было ничего, кроме нас с Яссом, а гул нашего гнева оставлял за собой горячий след. С каждым глубоким вздохом напряжение росло, пока, сверкнув мальчишеской улыбкой, Ясс не сказал:
–Да будь ты проклята, Дишива.
И поцеловал меня. Яростный поцелуй отдавал на вкус гневом, разочарованием, желанием чувствовать себя живыми в объятиях друг друга, что бы ни принес завтрашний день.
Но когда он схватил мои запястья и толкнул меня обратно на циновку, навалившись всем телом, я снова оказалась на той холодной земле в Чилтее. Закованной в цепи. Избитой. Измученной. Коммандер стягивал с меня штаны, а левантийцы вокруг завывали от ярости.
Я с криком отпрянула. Вырвав руки, я оттолкнула его и выскользнула, забилась в угол, подтянув к себе колени и учащенно дыша.
–В чем дело?– спросил он. Зажмурившись, я слышала только бестелесный голос.– Дишива? Что с тобой?
Но в темноте перед глазами всплывали воспоминания, от которых я никак не могла избавиться, сколько бы мы с Лашак об этом ни говорили, сколько бы ни пытались это прекратить. Их тяжесть. Их сила. Беспомощность, когда меня приковали к земле. Стыд. Пока мой народ пел ради меня, я оплакивала себя.
И теперь лила те же горькие слезы, пытаясь обуздать учащенное дыхание, пытаясь успокоиться, напоминая себе, что я в безопасности, хотя это была ложь.
Я вздрогнула от мягкого прикосновения Ясса.
–Дишива?
Он только слегка сжал мою руку, напоминая, что будет рядом, как только понадобится. Мне хотелось сказать ему, что я это ценю, но паника сковала мне горло, и какое-то время я с трудом помнила, как дышать.
–Можно тебя обнять?– спросил он, когда я пришла в себя.
Я покачала головой. Мне претила мысль о том, что мужчина будет утешать меня после нанесенного другим мужчиной оскорбления, но тут он сказал:
–Ты не должна проходить через все это в одиночестве. Если ты нуждаешься в помощи, это еще не говорит о твоей слабости.
И тогда я напомнила себе, что он еще и левантиец, а не просто мужчина.
Левантийцы редко занимаются чем-то в одиночестве, но почему-то глубоко внутри у меня засела мысль, что я одна несу ответственность за это бремя, и я заставила себя кивнуть и позволила ему себя обнять. А потом, прижавшись к его телу, в это мгновение казавшемуся незыблемой твердыней, я перестала сдерживать слезы, пока не выплакала все, пока вокруг снова не стало тихо, не считая ритмичного биения его сердца.
–Чилтейцы причинили тебе боль, да?
Это вряд ли был вопрос. Слова завибрировали у него в груди, полные понимания, и ответа не требовали. И все же я кивнула. Он заслуживал большего, но сейчас это было все, на что я способна.
–Я слышал, что происходило с другими,– сказал он.– А ты всегда так стремилась все держать под контролем, что мне захотелось разузнать. Я сожалею.
–О том, что расспрашивал, или о том, что случилось?
–И о том и о другом. И о том, что сейчас тебе напоминаю. И… о том, что кричал на тебя. Я чувствую себя…
По-прежнему прижимаясь к его груди, я вставила:
–Беспомощным и опустошенным. Мне знакомо это чувство.
Некоторое время он молчал, мы сидели в темноте и просто дышали, просто существовали, пока наконец я не произнесла то, что он должен был услышать:
–Я ничего им не сказала. Лео услышал о приметах на пути, которые ты нам дал, когда мы несли его в пещеру. И он остался там, Ясс. Мы бросили его тело в пещере, а когда я вернулась, он сидел рядом с Гидеоном, как будто находился здесь уже много часов. Как такое возможно?
Ясс покачал головой, и щетина на его подбородке царапнула щетину моих отрастающих волос.
–Не знаю. Я тоже ушел не сразу. Я забыл свой нож и вернулся. Мне пришлось целую вечность разыскивать пещеру, но в конце концов я ее нашел, и он был там. С легкой улыбкой на губах и уже пованивал.
–Как же ему удалось? Откуда его бог узнал, где он?
–Не знаю,– повторил он, обдав мою щеку теплым дыханием.– Прости, что сомневался в тебе.
–Нет, ты прав, что сомневаешься в каждом, кто был рядом с ним.– Я отодвинулась от него, чтобы посмотреть ему в глаза.– Он меняет людей. Контролирует их. Он… накинул на меня покрывало покоя, чтобы я была послушной на церемонии, и это было похоже на сон, как будто одна моя половина в здравом уме и кричит на другую половину, но я не могла остановиться, когда меня вели, когда мной управляли, и это было…– Я не могла описать свой страх, не только за себя, но и за всех, кто попал под его влияние. На скольких он применил это колдовство? Скольких держал под контролем?– Я все думаю, может, именно так чувствовали себя наши гуртовщики, может, где-то глубоко внутри они оставались собой и ненавидели каждое слово, выходящее из их уст. А потом мы их бросили.
