–Не знаю,– сказала я.– Императрица?
Ни движения, ни ответа.
–Может быть… именно этого он всегда и боялся,– сказал капитан.
И все же что-то было не так.
–Хана?
Я стянула мешок с головы Септума. Молодой человек не пошевелился, не вздрогнул, но взгляд был такой, словно он видел нечто жуткое, словно кто-то жег ему пальцы ног, а он не мог ни отодвинуться, ни кричать.
–Хана? Ты?..
Его рот криво растянулся, приняв форму сдавленного посередине овала. И он закричал. Это был не человеческий звук, а скорее нечто чудовищное, скрипучее, пронзительное и неправильное, словно стая птиц вскричала от боли. Я зажала уши руками, тщетно пытаясь не дать этому проникнуть в мой череп.
К оглушительному воплю добавился грохот, в коридоре солдаты яростно заколотили в дверь, и она вся пошла новыми трещинами. С баррикады свалился еще один табурет. За ним – маленький шкаф со стеклянными дверцами, расколовшимися об пол. Петли заскрипели и натянулись. Септум все продолжал вопить, почти не переводя дух.
–Вытащи ее! Вытащи!– Я не сразу поняла, что капитан Энеас кричит мне, его низкий голос утонул в шуме. Септум, слабый как котенок, корчился у него на плече, колотил кулаком по спине, а капитану приходилось обеими руками его придерживать.– Доставай ее!
Я схватила дрожащую руку Септума.
Ничего не произошло.
–Скорее! Вытащи ее, пока они не прорвались!
Холодные пальцы выскользнули из моей руки, и я вцепилась в них снова. Никогда не требовалось особых усилий, чтобы вернуть Кайсу или Хану, но теперь попытка вытащить императрицу напоминала попытку тянуть гвоздь из доски – напряжение и жесткое сопротивление. Приходилось сдерживать желание физически тянуться назад, концентрируясь на этом намерении всем разумом и душой.
От двери откололась доска и рухнула на все еще прижимавший ее верстак.
–В чем проблема? Поторопись, Кассандра!
Я была не в силах ничего объяснять, могла только крепко обеими руками стискивать эту потную руку и надеяться, что Хана не выскользнет, не заставит меня начинать все сначала. Она была уже почти со мной. Почти.
Моя грудь расширялась, как и разум. И все становилось тесным, болезненным и неправильным, словно я была куклой со слишком плотной набивкой. Крик, срывавшийся с губ Септума, прекратился, но продолжился в моей голове, и я, брызжа желчью, рухнула на пол.
–Она с тобой?
Я смотрела на плывущие половицы. А у капитана Энеаса, казалось, было шесть ног.
–Она с тобой?
Я попробовала заговорить, кивнуть, как-нибудь ответить на этот вопрос. Неизвестно, удалось или нет, но, похоже, он понял, потому что перестал спрашивать.
–Можешь встать?– спросил он. Мне хотелось смеяться, но с губ только больше капала желчь. Императрица Хана прекратила кричать, но ее мысли обратились в беспорядочный шум, и я не могла сосредоточиться, пока они мелькали в моей голове. Бог. Боль. Пустота. Животы, пустеющие от голода, который мы не могли утолить.
Дерево двери раскололось. В полутемном коридоре за ней показались лица, больше походившие на войско призраков, чем на людей.
–Можешь встать?– Капитан схватил нашу руку, потянул, поднимая на ноги. Дрожь. Боль. Еще больше желчи прилило к горлу. Я начала оседать, но он подхватил меня.– Потерпи немного.
Верхняя петля со скрипом отошла, и капитан Энеас осторожно попытался отпустить мою руку.
–Потерпи немного,– повторил он тоном человека, убеждающего себя в той же мере, что и меня. Я заставила себя устоять, хотя ныли колени, тряслись ноги, кружилась голова и бурлил желудок, а мысли императрицы неслись вихрем, цепляясь за ужасы.– Еще только одну минуту.
Я стояла будто в трансе, тонула в боли и смотрела, как дверь разваливается на куски, как раскалывается мебель, рассыпается наспех возведенная баррикада. Когда разлетелся вдребезги кусок главного верстака, я подумала, словно во сне, что Знахарь этому не обрадуется, и лишь боль в животе удержала меня от смеха.
–Это недопустимо,– пробормотала я, когда капитан Энеас встал между дверью и мной.– Невозможно работать в таком беспорядке. Я вынуждена настоять…
Дверь открылась. Верстак со скрипом прокатился по полу. Солдаты столпились в разбитом дверном проеме, и только тогда я заметила, что капитан Энеас вложил оружие в ножны.
Пока первые солдаты разбирали остатки мебели, капитан снял с плеча Септума. И с нечеловеческим рыком от усилия швырнул его прямо в них. Они отступили, один попытался подхватить Септума, другой увернуться, а третий – остаться на месте, но каждому по лицу пришелся удар тяжелого безжизненного тела.
В тот же миг капитан развернулся, ударив меня плечом в живот, и закинул к себе на плечо. Четыре длинных неверных шага, и он выпрыгнул. Вокруг нас разлетелись стекло и щепки, но еще был воздух и солнечный свет. Нас хлестали ветки, капитан несся вперед, а мой подбородок касался мокрой от пота ткани у него на спине. Мир кружился. От бега, от тряски все болело так, что не хотелось жить, но все-таки я летела.
11
Мико
Дождь стегал палубу по диагонали, превратив все за бортом в тускло-серое. Корабль раскачивался под завывания ветра, и, съежившись в дождевике мертвого моряка, я вспоминала, как еще недавно меня трепало у этих берегов. Тогда к моему боку прижималась Чичи, а Рах… Рах не переставая блевал через борт утлой лодчонки. Теперь у меня есть армия. Часть армии. То, что осталось от части армии.
Палуба дрогнула от глухого стука вернувшейся лодки, и я отстраненно и молча смотрела, как группа солдат сбрасывает канаты, выкрикивает команды и делает все, что положено морякам.
Несколько минут я наблюдала, как они перекрикиваются сквозь бурю и по их плащам стекают реки воды, а потом ко мне подошел генерал Мото, и я поняла, что отдых закончен.
–Ваше величество,– сказал он, шагнув под навес и при каждом движении разбрызгивая капли с одежды,– нигде ни следа светлейшего Бахайна. И не похоже, чтобы они укрепляли оборону. Но известно, что ваша армия идет на Когахейру.
Хотя бы министр Оямада не попал в беду. Я глубоко вздохнула.
–Вы отлично умеете сообщать новости, генерал. Не придерживаете их, а просто… выкладываете начистоту.
Он снова накинул капюшон. Капюшон не защищал лицо, и капли дождя засверкали на бровях и щетине небритых щек.
–Я не считаю полезным давать людям подготовиться. Они неизбежно вообразят худшее. За эту привычку можете поблагодарить мою жену, с которой я прожил много лет, мне достаточно было открыть рот, и она уже предполагала, что я скажу нечто ужасное.
Трудно было представить его кем-то, кроме грубоватого вояки, и когда я узнала, что у него есть жена, а может, и дети, у меня засосало под ложечкой. Если сегодня мы проиграем, они потеряют отца.
