Мы с Кекой молча вытерли Гидеона и уложили на циновку для сна, как тряпичную куклу вместо нашего сильного, гордого предводителя былых времен. Я пыталась убедить себя, что не виновата, это сделал Лео, но потеря Гидеона – не просто проигранная ставка ценой в одну жизнь, это потеря всего нашего будущего.
Мы оставили спящего Гидеона и вышли за полог в прохладную, спокойную ночь, насмешку над моей разгоряченной кожей и паникой в мыслях.
–Никто не должен знать,– прошептала я, хватая Кеку за руку, когда он занял свой пост.– Именно этого и хотел бы Лео. Посеять страх. Раздробить нас и уничтожить веру в наших вождей.– Я крепче сжала пальцы.– Мы не можем позволить ему нас уничтожить, Кека. Не можем. Это не ради меня. А ради всех нас. Ради будущего всех левантийцев.
14
Кассандра
Прислонившись к борту спиной, я тряслась вместе с повозкой, когда она подпрыгивала на ухабах. Рядом шли солдаты, топот ног был едва различим в шуме ветра. Морось падала на их шлемы, засыпала плечи, мои волосы и одежда тоже промокли, но сырость не заглушала тревожащее теплое ощущение, что Лео едет там, с ними.
Никто до сих пор во мне не нуждался. Никто не просил у меня заботы или защиты как ребенок. Но я нужна Лео. Сегодня утром он снова сорвался, все чаще ему приходилось от них защищаться, и хотя каждый раз он старался изо всех сил, но держался не дольше пары минут. За это время ему иногда удавалось поговорить. Попробовать объяснить. Поплакать, как сломленный человек, каким он и был. Потом он опять уходил. Скрывался за улыбающейся маской.
Она была на нем и сейчас, хотя лицо не скрывала ткань. Едва заметная, уверенная и всезнающая улыбка. Всепонимание. Мне так хотелось содрать ее, освободить задыхавшегося под ней человека. Помочь ему.
Кассандра, не склонная кому-либо помогать, любить, заботиться или защищать, высмеяла бы такое желание. Я думала иногда о том, какими мы были с ней разными, противоположными. Ее цель – уничтожать, моя – защищать и беречь. Насколько иначе все могло бы сложиться, будь я сильнее, пойми я все это раньше.
Взгляд Лео остановился на мне, и я отвернулась, боясь того, что он может прочесть в моих мыслях. Смотреть вперед, на солдат, было безопаснее. Они растянулись длинной темной колонной, местами разбавленной повозками, осадными орудиями, лошадьми, знаменами и командирами в зеленых и синих плащах. Куда они идут, я не спрашивала. Да это и не имело значения.
Теперь у меня была цель.
Проснувшись, я обнаружила, что тряска все продолжается, как будто я тащила за собой сон. Я подумала, как в тумане, что, может быть, еще сплю, попыталась поморгать и выяснила, что глаза болят и покрыты коркой. Лишь нагретая солнцем стена, к которой я прислонялась, давала хоть какое-то облегчение.
Копыта громче зацокали по камням, потом звук смягчился, когда лошадь снова пошла по траве, и я попробовала открыть ноющие глаза. В них хлестнул ветер, а солнце светило чересчур ярко. Я судорожно вздохнула и снова прикрыла глаза.
–Проснулись?– прогремел голос у меня за спиной.
За мной был капитан Энеас, и я поняла, что это от него исходило тепло, к которому я прислонялась.
–Да,– произнесла я, точнее, попыталась произнести. Голос походил на сухой скрежет, как у одной из разлагающихся мертвых оболочек императрицы.– Где мы?
–Пока не уверен. Направляемся на восток.
Восток. Я постаралась вспомнить, откуда мы ехали на восток. Потребовалось несколько долгих минут, чтобы воспоминания возвратились, как медленный ручей в разгар лета. Дом. Лео. Крик Септума. Я чуть не потеряла императрицу Хану в его теле.
–Как вы себя чувствуете?
В ответ я могла только застонать. Тело императрицы медленно пробуждалось, и каждая его часть высказывала свои жалобы. Оказывается, на одной руке и на лбу были ноющие порезы, но большая часть боли исходила из самих костей. Свинцовой тяжестью давила усталость, проклятая болезнь как будто грызла нас изнутри. Красивую и надменную внешнюю оболочку она уничтожит последней.
–Вот.
Капитан Энеас прижал к моему животу кожаную флягу с водой, я сумела ее взять, поняв, что он меня держит. Поводья. Тряска. Капитан позади. Мы скачем на лошади. Как глупо, что я так не сразу это сообразила.
Я попыталась вытащить пробку из фляги, но та была заткнута слишком крепко.
–Вот,– повторил он, поднес флягу ко рту и выдернул пробку зубами. Потом протянул обратно.– Пей сколько влезет. Я не хочу, и скоро мы добудем еще, я уверен.
Казалось, что рокот его глубокого голоса окружает меня, укутывая как теплое одеяло, в котором я так нуждалась. Несмотря на яркое солнце, воздух холодил, хотя от капитана несло потом.
Я подняла кожаную флягу к пересохшим губам, но мне понадобились все силы, чтобы ее удерживать, пока вода понемногу сочилась в рот. Она была теплой и неприятной на вкус, как перестоявший чай. Меня это не волновало – я слишком хотела пить и жадно глотала, и даже императрица не жаловалась, что немного вылилось на подбородок и протекло на одежду. Она молчала, но я ощущала ее, затаившуюся в глубине моего сознания как раненый зверь.
«Тебе уже лучше?»– спросила я.
Мне показалось, что она кивнула в ответ, насколько возможно кивать, не двигая головой. Картинки, пришедшие вместе с ней из разума Септума, были исковерканными и странными. Его внутренний голос кричал, непрерывно и громко, а мысли выглядели грубо нацарапанными штрихами. Не отдельные строки, а каждая мысль постоянно пылала безумным стремлением быть услышанной.
«Там было ужасно шумно?»
Она рассмеялась, но без веселья.
«Ты и понятия не имеешь, что это значит».
«Я думаю, что так было и в голове Кочо. Он слышал мысли присутствующих, как будто все говорили хором. Неудивительно, что он всю жизнь старался этого избегать».
«Все именно так, но… хуже. О, много хуже. Я не могу даже…»
Я нашла бы ее воспоминания в своем сознании, если бы захотела их видеть – они еще слишком свежи и болезненны, чтобы спрятать, но… меня отпугивала их яркость, их жар. Даже любопытство не могло заставить к ним приблизиться.
«Как ты мудра».
Я опустила на колени недопитую флягу и откинула голову на плечо капитана Энеаса. Яркий свет солнца обжигал даже через опущенные веки, и я не открывала глаза, целиком доверясь тому, кто нас вез. Восток. Я никогда не была в Кисии западнее дома Знахаря, всю остальную империю можно считать востоком.
«Я думаю, что, в конце концов, смогла бы контролировать его тело,– сказала императрица Хана спустя какое-то время тряски на лошади.– Оно уже начинало ощущаться более… естественно. Он сопротивлялся, но тень его присутствия в этом теле совсем слаба».
«А почему ты кричала?»
«Это не я».
Она побеждала. Должно быть, Лео этого испугался. Настолько, что страх вызвал вспышки ярости, которые я и видела, когда Хана рылась в воспоминаниях в своей голове. В нашей. Голова начинала ощущаться одним пространством с двумя обитателями, а не парой разных, и этого мне следовало бояться больше.
