Не дождавшись, когда я закончу, она повернулась и поспешила к двери, и я с трудом подавил желание отбросить всю осторожность, вернуть ее и заключить в объятия. Дверь скользнула вбок, и Мико исчезла, не оглянувшись, оставив меня лежать, мучаясь от разочарования, с которым ничего нельзя было поделать. Даже с его способностями, Тору понадобилось несколько лет, чтобы выучить их язык.
Я опустил голову на подушку и медленно выдохнул. Сна не было ни в одном глазу. В другой жизни Гидеон сейчас рассмеялся бы. Он смеялся бы до потери дыхания, как в ту ночь, когда я не догадался, что Ханум делает мне предложение, и нечаянно отказал после нескольких недель решительного флирта.
От мыслей о Гидеоне стало только хуже. Я должен был быть рядом, когда он так нуждался во мне, как он всегда был рядом со мной, но не видел дальше идеалов, в которых увяз, отказываясь двигаться дальше. А теперь, наверное, уже слишком поздно.
Эта засада просто обязана сработать.
Когда я вышел из комнаты, солнце уже садилось. Подготовка заняла больше времени, чем обычно. Одежда и доспехи как будто давили на заживающие раны, напоминая о былых неудачах. Я не торопился, проверяя и перепроверяя свои сабли, бессмысленно сожалея о той, которую бросил в Тяне целую вечность назад. Каким все тогда было другим. Как уверенно я себя чувствовал.
Замок гудел. Я миновал в коридоре десяток кисианских солдат, молчаливых, тревожных, неуверенных, но только встретив первого левантийца почувствовал, как желудок свело нервной судорогой. На лестнице стоял Тор, наблюдая с высоты, как он часто делал, зная, что рано или поздно его позовут переводить, одновременно смирившись с этим и злясь.
–Рах,– сказал он.
–Тор. Хорошо спал?
Он пожал плечами, глядя на суету левантийцев и кисианцев в зале.
–Как ребенок.
–То есть с криком просыпался каждый час? Могу тебя понять.
–Неужели все было настолько плохо?
–Ничего не было. Где Эзма?
Он снова пожал плечами с каким-то раздражением.
–Я ее не видел. Она не идет.
–Знаю.
–Но она посылает Деркку следить за тобой.
–Знаю.
Он в первый раз посмотрел на меня.
–И что ты будешь делать, если план провалится и она обратит это против тебя?
–Понятия не имею. Но он не провалится, потому что у нас только два варианта: победить или умереть от рук светлейшего Бахайна, а умирать здесь я не собираюсь.
Тор ничего не ответил, и мы стояли, наблюдая за движением в зале. Левантийцы собрались в маленькие группы, вокруг которых волновалось кисианское море. По крайней мере, издалека это походило на уважительное сотрудничество.
Я услышал голос Мико раньше, чем увидел ее, и, должно быть, вздрогнул, поскольку Тор огляделся, вздернув одну бровь, когда ее приказы эхом отдались по залу. Она облачилась в доспехи, но не надела ничего алого в качестве знака ее статуса, только темно-серый и коричневый для незаметного передвижения в темноте. От солдат ее отличал лишь огромный лук на спине.
Нервы звенели от напряжения. Вполне объяснимо, сказал я себе, перед такой необычной засадой с незнакомыми кисианскими солдатами под командованием. Но каждые несколько шагов взгляд невольно возвращался к императрице, я страшился момента, когда она увидит меня. Будет ли в ее взгляде ярость или полное равнодушие? Я заслуживал того и другого, и даже большего.
Мы почти спустились, когда она посмотрела на меня, вздернув подбородок.
–Капитан Рах,– произнесла она так холодно, что брови министра Мансина взметнулись вверх.
Я понадеялся, что сумел сохранить непроницаемое выражение лица.
–Мы как раз делим солдат на двадцать семь маленьких групп, как вы просили,– сказал Мансин, и Тор с едва заметным вздохом перевел.– В каждой группе назначен старший, с которым вы будете взаимодействовать, он возьмет на себя командование и попытается выполнить план, если с ведущим левантийцем что-то случится. Они все понимают задачу, и, полагаю, мы покажем себя с лучшей стороны.
Взгляд императрицы был устремлен в пустоту. Вокруг нее кипели приготовления, группа кисианских лучников в последний раз проверяла свои луки и стрелы.
–Хорошо бы вашим людям быть готовыми к выходу в течение часа,– добавил Мансин.– Нам нужно добраться до места к полуночи, иначе придется действовать в спешке.
–Мы будем готовы. Сейчас я проведу осмотр.
Я снова почувствовал себя капитаном, переходя от одной группы к другой и проверяя, все ли в порядке. Всадники уже осматривали лошадей, а остальных нужно было разделить. Два человека на каждую из двадцати семи групп кисианцев, две небольшие группы всадников и несколько лучников – вот и все, что у нас было. Но при маленьком везении и большом содействии кисианцев ничего больше и не потребуется.
–Капитан,– сказала Лашак э'Намалака, когда я остановился возле нее. С ней была Шения э'Яровен и выделенные ей кисианцы.
–Капитан,– отозвался я и ответил на ее приветственный жест.– Вы готовы?
–Готовы, но, бросив своих Клинков, я больше не капитан.
–Как и я, но это не значит, что ты не заслуживаешь этого звания. Я знаю, что бросить их тебе было нелегко.
Она усмехнулась.
–Я никогда не была в тебе уверена, но теперь понимаю, почему ты нравишься Дишиве.
–Так сильно нравлюсь, что она молча смотрела, как меня лишают звания и бросают в темницу?– съязвил я, удивившись силе вскипевшего внутри гнева.– Нет, не отвечай. Я понимаю, что мой выбор не всегда был верным, и следовать ему было не так просто, но сейчас не время это обсуждать.
Лашак наклонила голову, оценивающе глядя на меня.
–Так же, как ее выбор. Или Гидеона. Или чей угодно. Мы делаем то, что можем, с тем, что имеем, но, учитывая все произошедшее, справляемся не блестяще. Осталось ли вообще такое понятие, как «правильный выбор»?
–Возможно. В некоторых случаях. Вроде того, что мы делаем сегодня,– защищаем себя.
–Но нужны ли мы идущим с нами кисианцам? Мы защищаем себя или защищаем этих кисианцев от других кисианцев?
–Если не хочешь сражаться…
–О нет, я буду сражаться. Я по горло сыта светлейшим Бахайном и с удовольствием воткну клинок ему в горло.
–Они хотят взять его живым.
Она раздраженно фыркнула.
–А они понимают, как это трудно сделать в ночной засаде?
–Я объяснял. Но они все равно хотят его живым.
–Да, но мы-то не хотим. Понимаешь? Проклятье, здесь все не так просто, как в степях. Или даже когда мы были пленниками. Чем сильнее мы раскалываемся, чем сложнее становится война… или что бы это ни было, тем меньше может быть простых решений. И знаешь, что? Это весьма хреново.
