Йитти бросился наменя, и, будто комок гнева внутри придавил меня кземле, я непошевелился. Я сделал выпад, ноон отразил его широким взмахом, оставившим нас обоих беззащиты, нобез второго клинка я немог нанести удар. УЙитти тоже небыло второй сабли, нобыл сапог, которым он ударил поране набедре, иот боли я отпрянул, перед глазами мелькали черные пятна, амир закружился. Изшва императрицы вытекло еще больше крови.
–Сдавайся!
Я требовал тогоже отЭски, предупреждал его, что это последний шанс, ногордость иярость заставили его продолжать, исейчас я его понимал. Сдаться означало бросить все, ия немог допустить этого снова.
–Сдавайся, Рах!– рычал Йитти.– Ты ранен.
Глубокими судорожными вдохами я недал темноте утопить меня ихмуро посмотрел наЙитти.
–Неты нанес эту рану,– сказаля, сненавистью глядя наСетта, который оскалился вответ.– Я несдаюсь.
Йитти раздраженно взревел иснова поднял саблю. Он внесколько шагов преодолел расстояние между нами иударил первым, заставив меня попятиться. Ноя сумел оцарапать ему руку, ис шипением он полоснул пониже, разрывая мое второе бедро. Я пошатнулся, апорванная одежда пропиталась горячей кровью.
–Сдавайся,– снова сказал Йитти, инотка жалости вего голосе разожгла мою ярость.
–Я неброшу его умирать!
Он снова опустил свой клинок, ина этот раз я начал двигаться прежде, чем закончил говорить, притворился, что целюсь влицо, исделал низкий выпад. Ноон даже невздрогнул, просто поймал мой клинок насвой и, наступая, чтобы сократить расстояние, ссилой врезал мне полоктю. Клинок скользнул поруке, ипередо мной возник Йитти, острие его сабли ласково коснулось моего горла. Я сжимал иразжимал потные пальцы.
–Последний шанс, Рах,– прошепталон.– Пожалуйста, сдайся. Даю слово, я отведу Вторых Клинков домой.
Я посмотрел ему вглаза ине нашел там нилжи, нигнева, только печаль итвердое обещание человека, чья честь никогда неподвергалась сомнению. Человека, исполнявшего работу целителя, несмотря наотвращение кней, человека, никогда невносившего разногласия, человека, чью голову я нехотелбы отрезать низа что насвете, полюбой причине, ия должен был доверитьсяему.
–Я пришел ктебе запомощью,– горячо прошепталя, чтобы слышал толькоон.– Гидеон вопасности. Кисианцы нам вовсе недрузья, каки мы небыли союзниками чилтейцам.
Йитти смотрел наменя, ивыражение его лица неменялось. Клинок продолжал касаться моего горла, ив шаге отсмерти я мог только надеяться, что неошибся внем.
–Если я сдамся, ты поможешь мне?– Мои губы слиплись, будто ими давно непользовались.– Прошу тебя.
–Нет.
Гнев ожесточил его лицо, высмеивая мои сомнения.
–Нет?
–Сколько шансов может получить человек, а, Рах? Сколько ошибок совершить? Гидеону конец. Тебе конец. Мы все идем домой, иименно это ты должен был заставить меня сделать.
Слова ранили сильнее, чем любое оружие.
–Можешь несомневаться, что я говорил серьезно ичто убью тебя. Сдавайся, Рах. Сдавайся. Мертвый ты ему непоможешь.
Холод клинка обжигал шею, ина лице Йитти небыло лжи. Уменя неоставалось выбора.
–Я сдаюсь.
Слова лязгнули втишине, кактяжелые гири. Сдаться означало быть изгнанным водиночку, ноникто незнал, что делать ичто говорить. Бывалли когда-нибудь изгнанный изгнанник?
Глубокую тишину нарушали звуки умирающего города, нони один левантиец незаговорил ине пошевелился. Первой очнулась капитан Лашак ивышла вкруг.
–Рах э’Торин, ты изгоняешься изгурта Торин ииз империи Левантийская Кисия. Подстрахом смерти ты неможешь вернуться внаши земли доконца цикла, который проведешь, искупая свое бесчестье перед богами. Нопоскольку мы уже изгнаны, я неуверена…
–Ты, проклятый говнюк.
Сетт бросился наменя, повалив нас обоих наземлю. Я ударился плечом ибедром, ноэта боль немогла сравниться сударом его кулака влицо. Перед глазами ив затылке сверкали молнии, когда он бил меня снова иснова, боль слилась внепрерывную агонию. Я нечувствовал тела, немог нидумать, нишевелиться, нидаже слышать, доменя доносилась лишь его ярость.
–Это все твоя вина! Ты мог… Ты, самовлюбленный говнюк, ты… просто мог умереть!
Вероятно, его оттащили отменя, ноощущение, что я больше нев своем теле, осталось, я немог двигаться ипросто лежал, авокруг кружили смутные тени.
–Давай,Рах.
Кто-то схватил меня заруки, аможет, ине один, поскольку я неочень-то помогал, иим удалось поставить меня натрясущиеся ноги.
–Рах э’Торин.– Голос Лашак стал якорем вмедленно приобретавшем очертания хаосе.– Ты должен решить судьбу Сетта э’Торина, прежде чем уйдешь. Его действия запятнали честь левантийцев, одно толькото, что он ослепил тебя вовремя поединка, заслуживает смерти.
Тишину нарушила волна шепота, итолько тогда я осознал, сколько Клинков наменя смотрит исколько кисианских солдат. Все они были лишь силуэтами вдымке горящего города, мое возвращающееся зрение было приковано только кСетту. Я захромал кнему, итолько ярость заставляла меня двигаться.
Я разлепил губы, чтобы заговорить, норот был полон крови, ия сплюнул ее кногам Сетта.
–Ты…– шатаясь, началя.– Ты нападаешь наменя зато, что я бросил Гидеона, ты говоришь, я должен был быть рядом, когда он так сильно нуждался вомне, ногде был ты, Сетт? Где был ты? Его родной брат, рожденный темже чревом. Унего много сторонников, тех, кто пробыл здесь гораздо дольше меня, ноименно наменя ты плюешь икричишь, наменя сбрасываешь ответственность завесьмир.
–Потому что он любит тебя!
–Любовь выглядит вовсе нетак!
Наступила гнетущая тишина. Ярость иобида, бурлящие вголове, недавали думать, ипульсация вчерепе все больше убеждала меня, что он треснул.
–Ну?– поторопила Лашак.– Каков твой приговор?
Сетт злобно уставился наменя.
–Давай, Рах, пролей наменя свою неподкупную честь, свою безупречную добродетель. Ты, опозоривший себя исвой народ. Заклинатель лошадей.
–Отправляйся вад, Сетт.
Первый Клинок Намалака бесстрастно кивнула, ив тишине, предваряющей громкие выкрики, подошла кдержавшим Сетта Клинкам. Они заставили его встать наколени, он несопротивлялся, немолил, только рассмеялся. Низкий раскатистый смех прорезал шум, и, необращая нина что внимания, капитан Лашак подняла клинок иопустила назатылок Сетта. Смех затих, атело упало надорогу, распластавшись, каквыпотрошенный кролик.
–Собесчещенным поступили согласно нашему кодексу!– крикнула капитан Лашак, перекрывая громовой рев.– Если кто-то хоть пальцем тронет Раха э’Торина заего решение, он ответит передо мной лично. Пусть уходит!
Я смотрел натело Сетта иговорил себе, что нехотел этого, что мое проклятие было воспринято слишком буквально, нокипевшая вкрови ярость была удовлетворена результатом, ия знал, что это ложное утешение.
