Я ждала, что снаружи послышатся крики ужаса ирастерянности, ностояла гробовая тишина, пустая ибесконечная. Шаркали шаги. Тряслась карета. Апотом она покатила вперед, грязь приглушила стук копыт.
Минуты тянулись, какбудто часы. Ничего.
Притвориться мертвой илежать наобочине– это разумно, ноесли она слишком промедлит сатакой, то упустит свой шанс.
Несмотря навсепроникающий запах крови, исходящий отзалитого алым пола иподолов одежды, иеромонах слегка расслабился. Примерно милю спустя он откинулся наподушки, вздохнул иулыбнулсямне.
–Ну, госпожа Мариус, кажется, мы свами наконец-то остались наедине.
Я смотрела нанего, нев силах отыскать подходящие слова дляответа.
–Вам нестоит так удивляться, знаетели,– продолжилон, положив бледную руку впятнах крови мне наколено.– Личность вы уникальная, каки ваша манера речи. Уж незнаю, что сделал тот сумасшедший, номне следует его поблагодарить. Может, вы ине так привлекательны вэтом теле, нозато гораздо полезнее.
Ипо-прежнему снаружи низвука, лишь обрывки смеха да скрип каретных колес.
–Вы надеетесь, она вас спасет? Даже если тело продержится достаточно долго, чтобы нас найти, она неубийца, имои стражники ее схватят.– Он засмеялся.– Может, я так ее иоставлю. Мне всегда хотелось узнать, что будет, когда тело совсем разложится. Я уверен, длянее это будет полезный опыт.
Никакого шума снаружи. Никаких криков боли. Императрица исчезла.
* * *
Иеромонах сторжествующим видом улыбался, глядя наложку, какбудто это самое прекрасное насвете зрелище.
–Ах,– началон, держа ложку перед собой, каккубок.– Лишь только оставив блага цивилизации позади, ты понимаешь цену подобным простым вещам. Вот ложка, ею можно зачерпывать всякого рода пищу, жидкую илитвердую. Легко держать, легко чистить, легко использовать. Ты знаешь, ими пользуются даже левантийцы. Нокисианцы, которые объявляют себя вершиной культуры изнаний, лакают суп через край посудины, какзвери, склоняющие головы уручья.
Передо мной стояла тарелка ссупом. Моя чилтейская душа хотела взяться заложку, ножизнь мою поддерживало кисианское сердце. Поэтому я подняла тарелку и, улыбнувшись иеромонаху, припала ккраю иначала шумно пить большими глотками– какзверь, подбирающий остатки пищи содна кормушки. Императрица Хана пришлабы вужас, ноимператрицы Ханы здесь небыло.
Иеромонах сердито нахмурился надсвоей тарелкой. Я продолжила чавкать.
Мы еще долго ехали втемноте, оставив императрицу, заключенную втеле мертвого Свиффа, далеко позади. Иеромонах, воспользовавшись недолгим прекращением ливня, приказал повернуть наИвовую дорогу иискать ночлег, подобающий его положению, ногостиницы, одна задругой попадавшиеся напути, были либо покинуты, либо дооснования сожжены, и, когда мы остановились, уже минула полночь.
Трактирщик-кисианец свытаращенными глазами приветствовал иеромонаха иего свиту, ив один пугающий миг мне почудилось, что он нас прогонит. Какможно приветствовать чилтейского патриарха ичилтейских солдат, когда чилтейцы ответственны застолько смертей иразрушений насевере? Нохотя трактирщик держался прямо ине пожелал поклониться, привиде вооруженных гвардейцев вся его смелость иссякла, ион пригласил нас внутрь. Я собралась просить опомощи, нов теле императрицы Ханы я даже больше походила начилтейку, чем всобственном. Эти золотистые локоны! Пусть она Отако, нопросто чудо, что ее так долго принимали какимператрицу Кисии.
Пока я глотала суп, оставляя вмиске капустные листья, взал споклоном проскользнула жена трактирщика, держа вруках чайный поднос. Я перестала лакать. Она покрутила чайник иналила бледно-золотистую жидкость сперва водну чашу, потом вдругую, впорядке, обратном тому, каксняла их сподноса. Желание поймать ее взгляд иподать знак опомощи опять усилилось, нобыло тутже подавлено. Безпышного убранства никто неповерилбы, что я императрица.
–Должно быть, вы здесь осведомлены обовсех новостях?– спросил иеромонах.
Намеренно илислучайно он перебил ее церемонию, ноженщина, проглотив оскорбление, сказала:
–Да, ваше святейшество. Поэтой дороге идет много народа.
–Какие вести изКоя?
–Его по-прежнему удерживают ваши люди.
Похоже, он хотел узнать больше иждал. Когда продолжения непоследовало, иеромонах спросил:
–Аиз столицы?
Женщина закончила разливать чай ипоставила чайник вцентре стола.
–Стех пор какона сдана– ничего, номы быстро узнаем, когда ее снова возьмут.
–Кто возьмет?
–Императрица. Наш живойбог.
–Императрица Хана?
Женщина закончила исполнение ритуала, ноеще сидела устолика сподносом наколенях.
–Нет, да благословит Ци ее кончину. Императрица Мико.
Я застыла старелкой супа урта. Руки затряслись, ноя так идержала ее, опасаясь привлечь внимание. Сладкая улыбка иеромонаха угасла.
–Насколько я слышал, Мико мертва.
–Онет,– произнесла женщина. Несмотря насклоненную голову искромность манер, вее голосе слышалась сила.– Они могут сколько угодно пытаться заставить нас вэто верить, ноОтако– боги, наши боги нас неоставят.
Он опять улыбнулся. Довольно. Сочувственно.
–Это вера, добрая женщина, неправда.
Женщина подняла голову, ее взгляд был настолько свиреп, что иеромонах вздрогнул.
–Правда втом, что она жива. Исобирает войско, чтобы отбить столицу. Правда втом, что она сокрушит тех, кто сделал такое снами, заставит каждого чилтейца илевантийца пожалеть отом, что вступили нанашу землю.
Она снова опустила взгляд кподносу, ив последовавшем напряженном молчании я почти поверила, что мне все померещилось, так смиренно итихо эта женщина стояла наколенях перед нашим столом. Нев силах больше удерживать навесу пиалу, я поставила ее настол. Еслибы я могла дать им понять, ктоя. «Что ты– это вовсе неты»,– поправилабы Она иотругала меня заодну только мысль подвергнуть опасности этих простых людей ради фальшивой императрицы.
Резкий смех иеромонаха разрушил это молчание.
–Ох уж эти истории угнетенных,– сказалон.– Чем безнадежнее их положение, тем цветистее имасштабнее россказни. После вы провозгласите ее бессмертной богиней, побеждающей всех врагов копьем изсолнечного луча.– Его насмешливый взгляд остановился наседеющей склоненной голове женщины.– Если увас нет подлинных новостей, можете рассказывать эти ваши истории вдругом месте.
Женщина поднялась, костяшки пальцев, сжимающих край подноса, побелели.
–Ваше святейшество,– пробормотала она спорога, поклонилась иеромонаху, апотоммне.
Он успел только стиснуть зубы отзлости, какдверь закрылась. Ипока он таращился назакрытую дверь, столовый нож скользнул комне наколени.
Когда иеромонах обернулся, я опять взяла пиалу ссупом, пусть ине так грациозно, кактемиже руками умела императрица Хана.
