По таким случаям матушка всегда одевала меня в золото, в надежде что сверкающая элегантность золотого шелка отвлечет внимание от недостатков фигуры и квадратной челюсти. На этот раз я не надела золотистое платье. Я натянула штаны и рубаху, кожаную безрукавку, кольчугу и императорский плащ – форму генерала, которую мне дали в лагере Дзикуко. Собрав волосы в простой узел на затылке, я стала больше похожа на солдата, чем на принцессу, и улыбнулась своему отражению – впервые за много лет.
Вернувшись после выполнения задания, Ая охнула.
–Ваше высочество, вы не можете идти в тронный зал в мужской одежде. Канцлер велит меня выпороть за то, что я это допустила.
–Этого не будет. Просто скажи ему, что я тебя отослала и не позволила меня одевать. Ты принесла?
Горничная съежилась и протянула мне почерневший лук, который забрали из моей комнаты императорские гвардейцы, с провисшей тетивой и покореженный. Я взяла лук, и от прикосновения к нему у меня екнуло сердце. Он был весь пропитан гневом. И силой. Властью.
Под мечущимся взглядом Аи я подтянула тетиву и достала спрятанный под грязной одеждой колчан. Никаких мечей за поясом, никаких скрытых кинжалов, только отцовский лук за спиной.
–Теперь я готова,– сказала я, в последний раз взглянув на себя в зеркало.
–Вам нужно что-нибудь еще, ваше высочество?
–Нет, Ая, останься здесь и распакуй мои вещи. Я не еду в Ц’ай.
Она с бесстрастным видом поклонилась. Интересно, догадалась ли она, что я задумала? Она поклонилась почти до земли, и я поняла, что она знает.
Когда на землю опустился вечер, к моей двери подошли два солдата, чтобы меня сопроводить. Они оглядели меня с головы до пят, с пучка на макушке до доспехов и пояса-оби, который на сей раз я завязала правильно, и наконец их взгляды остановились на Хацукое.
–Лук,– сказал один гвардеец, протягивая руку.– Будет лучше, если его понесу я.
На них не было ни алых плащей, ни поясов императорской гвардии. Это были простые солдаты. И подчинялись Мансину. С колотящимся сердцем я отдала лук.
После смерти императора жизнь во дворце закипела, и в святая святых внутреннего дворца бурлила суматоха, как в старые добрые времена. Со всего города собрались аристократы и богатые купцы, чтобы присягнуть в верности новому императору, а точнее, его регенту.
–Ваше высочество!– воскликнул канцлер Горо, когда мы подошли к открытым дверям тронного зала.– Вы не можете войти в такой одежде!
–Могу и войду,– ответила я, и мои стражи двинулись дальше, почти не сбившись с ритма.
С каждым шагом к огромным дверям сердце билось все быстрее. Потому что в зале сидел Батита – в дальнем конце, на троне перед собравшейся толпой. Повсюду стояли гвардейцы, напряженные и вечно настороже, охраняя пустое пространство между Плитой смирения и сидящим на Алом троне регентом нового императора Кисии.
–Ваше высочество!– повторил за моей спиной канцлер, но слова прозвучали уже тише по мере того, как я от него удалялась, а может, их просто заглушил стук моего сердца.
Два моих стража прокладывали путь через толпу и не остановились, пока мы не дошли до Плиты смирения. Министр Гадокой, тоже в сопровождении солдат, только что выпрямился после поклона. Светлейший Батита злобно уставился на меня с трона.
–Очень впечатляет, малы…
–Молчите!– сказала я, и мой голос вознесся до самых балок крыши.– Император Кин объявил наследника. Смиритесь и уйдите с трона.
С его лица отхлынули все краски.
–Да как ты смеешь…
–Нет, как вы смели арестовать министра Гадокоя, самого преданного и совестливого слугу империи, только потому, что не могли смириться с правдой. Уходите.
Батита переводил взгляд с набившей зал толпы на императорских гвардейцев, стоящих между нами.
–Принцесса безумна. Уведите ее.
Мои стражи не пошевелились. Я стояла рядом с ними, не сводя глаз с Батиты, хотя в ушах стоял гул.
–Светлейший Батита Ц’ай, в наказание за ложное обвинение невиновного и за попытку оспорить права законной наследницы императора Кина, наместницы богов на Алом троне, вы приговариваетесь к смерти.
Я взяла отцовский лук из рук солдата и приложила стрелу к тетиве.
Кто-то вскрикнул, но я не сводила глаз с регента нового императора, одетого в императорское платье, как будто он был вовсе не регентом.
Снова послышался крик. Возникла какая-то суета. Люди вокруг меня расступились. Скрип тетивы мимо уха прозвучал самой прекрасной музыкой, а потом стрела полетела на крыльях молча. У него не было времени пошевелиться. Он успел лишь распахнуть в страхе глаза. Стрела и вошла прямо в глаз. Батиту откинуло на спинку трона и пришпилило к алому лакированному дереву, когда стрела вышла у него из затылка.
Два моих солдата проводили меня к помосту, и там, под взглядом сотен внимательных глаз и в полной тишине, я оказалась лицом к лицу с врагом. Схватившись за древко, я выдернула стрелу, забрызгав камни кровью и мозгами. Тело Батиты осело. Обеими руками я схватила его за одежду и приподняла мертвое тело, чтобы стащить его с трона. Он упал головой на пол, и череп раскололся как яйцо, так что потекли остатки мозгов.
Поправив свой плащ, я села, отцовский лук торчал за моей спиной, как, наверное, когда-то торчал за спиной отца. Только я не была его сыном. Я была его дочерью.
–Я – императрица Мико Ц’ай.– Мои слова прозвенели, поднявшись к толстым балкам на потолке. Теперь это была игра, спектакль для этих людей, которые расскажут своим детям и детям своих детей, пока эта сцена не запечатлится в их сердцах навеки.– Император Кин назначил меня своей наследницей, но я также внучка императора Лана, потомок великого лорда Гая Отако. Я не сбегу, когда враг у ворот. Я поскачу сражаться с ним на поле боя и покажу, что делает Кисия с теми, кто хочет захватить нашу землю.
–Да здравствует императрица Мико, законная наследница императора Кина Ц’ая!– выкрикнул стоящий передо мной министр Гадокой.
Солдаты, которые сопровождали меня к трону, склонились первыми. За ними последовали остальные придворные. Затем слуги и их господа, пока крик «Да здравствует императрица Мико!» не раскатился по всему залу, а стоящий в сторонке министр Мансин с мрачной улыбкой кивнул.
Глава 22
Кассандра
Моя камера была холодной и воняла, как мокрая шерсть, я сидела со скованными руками, сжавшись в углу. Ночь ушла, сквозь решетки пробивались лучи дневного света. Над захваченным чилтейцами Коем поднималось солнце, точно так же, как всегда вставало над Коем кисийским.
Лео только что вышел. Он был мертв, ему отрезали голову. Тем не менее он ушел, держа свою треклятую голову в собственной треклятой руке.
За стеной замка, в городе, Она переодела мертвого командира гвардейцев в простой халат горожанина. Это останавливало чилтейцев от убийства и без того мертвого человека, но не уберегло тело от разложения.
