Живот свело болью, и я снова прислонилась к сырой стене, откинув голову.
Прикрыв глаза, я словно во сне оказалась внутри призрачной чайной. У меня было время все рассмотреть – Она уже несколько часов сидела там за чайным столиком, не в силах или не в состоянии сдвинуться с места. Принесли чай. Чай был выпит. Чай унесли. Очевидно, у гвардейца оставалось несколько монет, потому что Ее пока не вышвырнули из чайной.
Она то и дело оборачивалась, неуклюже и медленно, чтобы поглядеть на ворота. Они оставались открытыми, а город жил своей жизнью, как будто власть не сменилась. Правда, всюду были солдаты Чилтея. Они группами кружили возле ворот и досматривали всех входящих и выходящих. Обыскивали мешки, седельные сумки и телеги, требовали плату.
Она снова повернулась к чайному столику, и я больше не видела надвратной башни.
То проваливаясь в дремоту, то просыпаясь, я смотрела, как чайная чашка из мира снов поднималась и опускалась, наполнялась снова и снова, и в конце концов ее унесли. А Она стала чаще оборачиваться и смотреть на ворота. Проверяла подвижность ног. Наблюдала, как входят и удаляются посетители. Я не слышала ни одной ее мысли, только гул разговоров вокруг.
В полусне я гадала, как долго меня собираются держать взаперти. Я же выполнила заказанную иеромонахом работу, что доказывало мертвое тело Лео, пусть и без головы. Глава церкви выслушал мою сбивчивую историю без единого проблеска удивления, я увидела лишь досаду да на краткий миг – страх. Самый могущественный человек Чилтея косился через плечо на каждую тень, словно ожидая увидеть призрака.
Она снова смотрела на ворота. Постукивала по столу. Считала себе под нос. Шестнадцать солдат – это много.
Она поднесла к лицу руку, сжала и разжала кулак. Мизинец совсем не двигался. А когда Она опустила руку, все пальцы кроме мизинца обвились вокруг рукояти кинжала. Девушка принесла чашку со свежим чаем.
–Прошу, ваша милость.– Она поклонилась, опуская чашку на стол.– Не желаете еще чего-нибудь?
Ее взгляд остановился на горле служанки, а пальцы перехватили кинжал поудобнее. Запертая в собственном теле вдали от Нее, я ничего не могла поделать, только молча смотреть и молить не делать того, что явно было у Нее на уме.
Может быть, со свежим телом Она сумеет сбежать. Освободится.
–Ваша милость?
–Нет, ничего,– хрипло выговорила Она.
Девушка рискнула поднять взгляд на своего клиента, побледнела и поспешно ушла, не сказав ни слова.
Прозвенел колокольчик у двери, вошли двое чилтейских солдат, и под их глумливыми улыбками в чайной воцарилось молчание. Свободных столиков не было, отчего ухмылки сделались еще шире, и один из чилтейцев указал на двух стариков, поглощенных игрой в Кочевников.
–Это наш стол,– сказал он.– Пошли вон.
Несколько посетителей обернулись поглядеть, что там происходит, но большинство предпочло уставиться в чайные чашки, а не на солдат.
–Мы заняли его первыми,– ответил ближайший старик, даже не подняв глаз от доски.
Он передвинул фигуру, и в ответ его товарищ цокнул языком и покачал головой.
Солдат наклонился и сгреб кисийца за халат, рассыпав фигурки из Кочевников. Чашка с чаем упала на пол.
–Как ты мне отвечаешь, старик? Теперь этот город наш. Тебе лучше выучиться делать то, что тебе велят.
–Мы здесь, в Кисии, привыкли прислушиваться к словам старших,– задыхаясь, ответил старик, и солдат придавил сильнее.
А Она осталась на месте. Пальцы крепче сжались вокруг рукояти кинжала под столиком. Она может что-нибудь натворить. Может встрять. Вряд ли труп можно ранить.
Но, хотя я была уверена, что Она вот-вот выступит, Она не шелохнулась. Опустила взгляд к чашке с чаем.
Раздался хрип. Затрещало дерево. Зазвенела разбивающаяся посуда, под сапогами захрустели осколки. Закричала женщина. На пол упало что-то тяжелое.
Она не отводила глаз от ряби в чашке со своим чаем, до тех пор, пока Ее не привлекло затянувшееся молчание. Два чилтейских солдата уселись за столик. И никто не смотрел ни на них, ни на лежащее на полу тело. Момент смерти без песни мертвых определить невозможно, но мне показалось, что я его видела, пусть и Ее глазами – тот последний короткий вздох, взгляд и угасшую на деревянном полу вспышку ярости старика.
–Эй! Кто-нибудь принесет нам выпить?
Жизнь постепенно возвращалась в чайную – робкий шепот, шаги бедной девушки, посланной их обслуживать. А лежащее на полу тело словно не замечали.
Она встала быстро, насколько позволило окоченевшее тело, опустилась перед стариком на колени. Прикоснулась к еще теплой щеке.
Ничего.
Она тронула его лоб. Его руку. С нарастающей паникой приложила к нему ладонь, а потом припала лицом к его коже. Ничего не поменялось.
–Нет,– шептала Она.– Нет. Мне оно так нужно. Отдай его мне.
–Эй! Ты что это делаешь?– рассмеялся один солдат, когда Она прижалась губами к клочьям волос на виске старика.
По-прежнему ничего.
–Нет!– кричала Она, прижимая к его груди свои коченеющие кулаки.– Нет! Оно мне так нужно!
–Эй, ты!– Чья-то рука заставляла Ее подняться, но Она вырвалась.– Эй!
Весь город был погружен в туманную дымку. Отовсюду слышался шум. Она бежала, но ноги словно на шаг отставали от тела и Она спотыкалась как пьяная. Ворота были совсем рядом, но все солдаты с залитой кровью площади наблюдали за ее приближением. Наблюдали, как Она падает ничком на камни.
«Эй! Эй, ты!– звала я, пытаясь пробиться через ее безумие.– Эй! Эй, это я!– С моих губ слетел хриплый смех. А насколько было бы проще, если бы я дала Ей имя.– Ты! Она! Настырная сука! Прекрати, не беги! Тебе надо вернуться, надо…»
–Капитан, посмотрите! Может быть, это то, что вы ищете.
Перед моими закрытыми глазами появилось лицо. Знакомые широкие брови, изрезанные шрамами щеки.
«Капитан Энеас! Да! Это я, Кассандра. Не совсем я, но… просто не дайте ей уйти!»
Пальцы тронули Ее лоб. Отодвинули повязку на горле, ткань уже прилипла к запекшейся крови.
–Да, похоже, ты прав. Как раз вовремя. Его святейшество бушевал весь вечер. Доставь его в замок.
–Нет!– Ее голос сорвался.– Нет-нет-нет, прошу, отпустите меня, мне нужно уйти из города, я хочу…
–Мертвым не положено ни разговаривать, ни ходить. И они уже ничего не хотят. Ты отправишься в замок.
–Нет! Нет!
Я не в силах была смотреть, как Она вырывается из их рук, не хотела слышать ее вопли, умоляющие и отчаянные. Неужели Ей настолько лучше жить запертой в мертвом теле, чем вернуться ко мне?
