–Нет, только не это. Вообще-то, я не знаю, но было бы любопытно выяснить.
До моего плеча дотронулся чей-то палец. Потом коснулся лица.
–Уже совсем не такой теплый, да? Коченеет, как всякий труп, но все равно разговаривает и смотрит на нас.
–Могу прекратить разговаривать, когда захочу.– Голос шел как будто от моих губ, но принадлежал Джонусу.– Мне просто пока не хочется.
Принц Танака – сквозь спутанное сознание я сообразила, что это он,– склонил набок голову.
–Я думаю, когда ты полностью окоченеешь, выбора уже не останется. В такую жару тела начинают быстро разлагаться, поэтому, если ты не демон и не слуга Единственного истинного Бога, нам не придется долго держать тебя связанным.
В его речи слышалось любопытство, а не жестокость, он внимательно следил за реакцией, но второй человек явно нервничал. Не дождавшись ответа, он улыбнулся своему спутнику.
–Будьте уверены, никто к нему не притронется,– сказал он.– Я намерен выяснить, что это такое, как только вернемся в Кой.
«Кассандра? Это ты?– Страх. Глубокий, бездонный страх.– Прошу тебя, помоги. Мне никак не выбраться».
Я проснулась, глядя на колышущийся полог веток над головой. Каждый лист окаймляло серебро слабого лунного света, тот же свет очерчивал фигуру Лео Виллиуса на фоне ночной тьмы. Он не шевелился, поскольку, видимо, утомился от вздохов – грудь вздымалась и опускалась с раздражающим спокойствием, а мне с трудом удалось глубоко вздохнуть. Я никак не могла их видеть, не могла их слышать, но слышала и видела. Принц стоял передо мной, и на красивом лице отражалось лихорадочное любопытство.
Больше я не пыталась уснуть. Я села, привалившись спиной к стволу дерева, и смотрела на ползущие по склону лужицы переменчивого лунного света. Трижды я проверяла флягу, каждый раз обнаруживая, что она пуста. Моя заначка осталась в дорожном кофре, а идти назад к разбитой карете было слишком опасно. Я нуждалась в Пойле. Нужно было завершить контракт. Нужно выбраться из этой богом забытой страны, пока она не сожрала меня целиком.
Осторожно и медленно я подкралась с ножом в руке к доминусу Виллиусу. Она бы сейчас закричала, может, даже попыталась захватить контроль над моими руками – что угодно, лишь бы не дать мне лишить жизни чилтейского посланника мира. Без нее я могла действовать беспрепятственно. Его грудь поднималась и опадала, одну руку он подогнул под себя, а другая вытянулась на земле.
Не получится у меня забрать для моего безымянного посетителя голову Джонуса, но я дам ему голову Лео. И, возможно, он сдержит слово и расплатится, как обещал – отведет меня к Знахарю, единственному, кто способен исправить сломанное и вернуть то, что Ею украдено. Только он может сделать меня снова целой.
Я застыла над доминусом Лео Виллиусом, единственным сыном иеромонаха, но колеблющийся убийца недолго останется убийцей. Его светлость открыл глаза. Он не вскрикнул, не двинулся, даже не глянул на клинок в моей руке. Он спокойно лежал и ждал, наблюдал за мной, принимая конец без страха.
–Кем был Джонус?
Я не собиралась задавать этот вопрос, но голова у меня кружилась, боль вгрызалась в тело десятком мелких челюстей. Он уже должен был умереть. Я должна его убить.
Лицо Лео оставалось похожим на маску – лицо человека, привыкшего, что за ним наблюдают.
–Он актер, был нанят телохранителем.
–Актер? Но зачем? Разве левантийцы не…– Я умолкла.– Актер, чтобы сыграть тебя, потому что никому не известно, как ты выглядишь под маской на самом деле.
Он не отвечал. Меня наняли убить Джонуса не ради Джонуса, а затем, чтобы обеспечить смерть доминуса Виллиуса, какие бы трюки ни использовало его окружение ради его безопасности. Голова. Я должна была привезти голову для того, чтобы они могли увериться – точно увериться,– что я убила нужного человека.
А Она говорила, что не стоит мне браться за эту работу.
Боль росла, и я стиснула нож в руке. Принц Танака был прав. Мертвецы коченеют. Кровь сворачивается, тела разлагаются. Мухи откладывают яйца в их плоть, вороны и стервятники клюют кости. Все это никогда меня не тревожило, ведь когда такое случится и с моим телом, меня больше не будет рядом, чтобы это почувствовать.
Но Она вернула к жизни мертвую плоть, и через Нее я все это почувствовала.
–Неприятная доля,– произнес Лео Виллиус, оставаясь недвижным на своей куче листьев.
Я с рычанием вонзила нож в грязь рядом с его головой.
–Будь ты проклят, и ты, и твое…– Не найдя подходящего слова, я ткнула пальцем в свою голову, а потом в его.– Ладно, все, ты выиграл. Мы идем в Кой. Неожиданного прибытия настоящего Виллиуса будет довольно, чтобы нас пропустили в замок?
–А потом ты сможешь меня убить.
–Это мои мысли? Когда в следующий раз я захочу об этом узнать, мне просто спросить у тебя?
Он не ответил, продолжая все так же таращиться на меня.
–Прекрати,– приказала я.– Хочешь в Кой, так идем в Кой. Поднимайся, пока я не передумала.
Глава 9
Рах
Мы шли. Шли от рассвета до заката. Шли, хотя нас мучил голод, наши глотки пересохли, а руки болели от кандалов. Мы шли по бесконечной дороге, и ее камни становились жестче с каждым шагом. И хотя нас было много, мы шли в одиночестве.
То ли они нас не поняли, то ли, наоборот, поняли слишком хорошо, но я шел в конце, позади Оруна, который шел за Кишавой, Йитти и так далее до Фесселя, самого младшего седельного мальчишки, который возглавлял процессию.
Никто не разговаривал. Не оборачивался. Мы просто тащились под палящим солнцем, съедаемые мошкарой, которую не могли отогнать из-за цепей. Мы шли в цепях, спали в цепях, ели и справляли нужду в цепях, а наши чилтейские хозяева болтались рядом на своих неказистых лошаденках. Я с нетерпением ждал случая поглядеть, как кто-нибудь из них попробует взгромоздиться на спину левантийской лошади, но они знали о нас достаточно, чтобы даже не пытаться.
В первый день мы пересекли Ленту, оставив позади сухое море камней ради равнин, залитых солнцем так, что у меня перехватило горло от тоски по дому. Во второй вышли на оживленную дорогу, но люди, проезжавшие мимо верхом и в экипажах, не выказывали к нам особого интереса. На третий день мне хватало сил только смотреть в затылок Оруну. А на четвертый я уже не поднимал взгляда от своих саднящих ступней.
На пятый день мелодию звяканья цепей и шаркающих ног разорвал крик. Левантийский крик. Мой подбородок поднялся, будто его дернули за веревочку, и я выглянул из-за массивной туши Оруна. Его шея покрылась потом, отросшие волосы намокли.
–Отойдите! Дайте дорогу!
У дороги стояла кучка чилтейских солдат с собственной длинной колонной закованных в цепи левантийцев, таких же оборванных и грязных, как и мы. Мне не хотелось с ними встречаться, не хотелось, чтобы они видели меня, но чилтейцы заставили нас поравняться. Они смотрели на нас, а мы на них, оценивающе, неуверенно, никто из нас не гордился своим положением. Я пытался прочесть клейма, но без краски они были почти неразличимы.
