–Йитти, это Мемат, целительница из гурта Намалака,– сказал я, бросив у костра мешочки с травами и бинты, а Мемат положила на землю железо для прижигания, пару деревянных мисок и большую флягу.
Гем застонал. Его лицо раскраснелось, он весь дрожал.
–Чем я могу помочь?
Йитти протянул мне миску.
–Воды,– сказал он, и я, не задавая вопросов, ушел.
Я был рад находиться в движении. Йитти загружал меня работой бо́льшую часть дня, я промывал раны, раскалял железо, приносил припасы. К нам подходили другие целители, предлагая помощь, а заместитель капитана Охтов проводил моих Клинков к свободным шатрам. Я не чувствовал себя настолько по-домашнему с тех пор, как нас изгнали, и понял, что в равной степени ненавижу это ощущение и радуюсь ему. Ненавижу из-за обстоятельств, в которых мы оказались, и радуюсь, поскольку все, что сотворили с нами чилтейцы, не сломило наш дух.
Когда я наконец сделал все, что мог, то взял немного еды и ушел подальше от костра, к забору, в поисках умиротворения. Вместо этого я обнаружил Кишаву, одиноко сидевшую в темноте. Молча. Недвижно. В ее руках не было еды.
Я протянул ей свою.
–Ты наверняка проголодалась.
–Да, но не буду есть, пока горюю.
Из-за Оруна? Ее лошади? Ее свободы? Возможно, всего этого вместе, но это было не важно, горе есть горе, из-за чего бы оно ни случилось.
–Я хочу побыть одна.
–Тогда пусть Нассус пребудет с тобой.
Кишава просто кивнула, и я ушел. Меня захлестнула волна стыда, стыда за то, как благодарен я был, что она не добавила свою ношу к моей.
–Был ли когда-нибудь другой капитан, так плохо заботившийся о своих Клинках?– сказал я в темноту.
К счастью, она не ответила. Я рухнул на траву.
–Капитан?
С уколом раздражения я увидел подходящего Джуту.
–Джута.– Я заставил себя улыбнуться.– Ты был у Йитти?
–Да, капитан, только что. Он говорит, молодость сослужила мне хорошую службу и скоро я буду силен, как раньше.
Я лишь горько усмехнулся. Если бы только Йитти мог вынести такой вердикт и остальным. Я видел слишком много избитых и наблюдал, как они харкают кровью. Если повезет, мы сожжем здесь только пятерых, но ради чего? Смерть в бою хотя бы что-то значит. А здесь она была бессмысленной.
Джута сел со мной рядом.
–Один из Первых Клинков Кара сказал, что его заклеймили здесь. А мне скоро шестнадцать.
–А, и ты хочешь, чтобы и тебя заклеймили. Боишься, что умрешь и боги не заметят твою жертву?
Глаза мальчишки округлились.
–Нет, конечно,– сказал я.– Ты молод, а значит, неуязвим. Ты хочешь быть заклеймен ради славы.– Несмотря на все, что мы пережили, жизнь продолжалась.– Что ж, пусть мы и далеко от дома, но традиции надо соблюдать. Если наши рабовладельцы не выбросили клеймо, не вижу причин тебе отказывать. Но только после того, как все поправятся.
Или умрут.
–Спасибо, капитан,– сказал Джута, но не ушел.– Ты… думаешь, мы должны были драться?
Я задавал себе тот же вопрос, не находя ответа, но удивился, услышав его от Джуты. Я бы ни за что не решился спросить такое у своего капитана, когда был седельным мальчишкой. Похоже, он это понял, но прежде чем Джута успел смущенно отойти, я ответил:
–Тогда погибло бы больше людей.
Конечно, многие еще могут умереть. Клинки не оставили мне выбора, но все же я их капитан. Я отвечаю за их жизни, и я их подвел. В конце концов, Эска оказался прав.
Джута встал и поднял кулаки в приветствии.
–Прости, капитан. Спасибо тебе.
Я улыбался, пока он не ушел, а потом выбросил остатки своего хлеба в темноту.
–Какая-то мерзкая помойка на краю мира,– пробормотал я.
Погрузившись в мрачные мысли, я не сразу заметил нарастающий шум. Топот копыт. Выкрики. Я встал, вглядываясь в суетящиеся возле костров силуэты. Появились лошади, закружили вокруг костра.
–Целители!
Голос Сетта. Я побежал обратно в лагерь, к собиравшейся толпе Клинков. Джута уже был там, вытягивал длинную шею.
–Что происходит?
–Вернулись раненые Клинки,– сказал он.
–Гидеон?
Я протолкнулся сквозь толпу бритых левантийцев.
В эпицентре активности я обнаружил Сетта, выкрикивавшего приказания. В суматохе показалось лицо Йитти и тут же исчезло среди запаха крови и умирающей плоти. Мимо провели лошадь с алым боком.
–Сетт!
Он обернулся.
–Не сейчас, Рах,– бросил он, затем добавил: – Иди к костру, Йитти уже раскаляет железо.
Два Клинка Яровен несли раненого, криками разгоняя толпу на пути. Раненый шипел при каждом толчке, его лицо заливала кровь.
–Где Гидеон?– спросил я, подойдя к Сетту.
–Жив. Занят. Он встретится с тобой завтра.
Его взгляд метнулся к единственному роскошному яркому шатру, торжеству чилтейской бесполезности. В окружении других шатров побольше я раньше его не замечал.
Я позволил оттеснить себя в сторону. Вокруг шатра Гидеона царила неподвижность, будто он располагался на священной земле, и, не сводя глаз с Сетта, я тихонько пробрался к шатру. Никто не окликнул меня, не остановил, и, увидев внутри мерцание лампы, я молча вошел.
–…мертв, тело забрали кисианцы,– говорил Гидеон.
Гидеон. Годы прошли с тех пор, как я видел его последний раз, и вот он здесь, в неровном свете сидит на столе. Теп э’Торин, целитель Первых Клинков, спиной ко мне работал иглой. При виде обоих мое сердце забилось, но никто из них не заметил моего присутствия.
–Но как?– спросил третий, чилтеец в вычурном зеленом плаще поверх нагрудника.– Вам дали ясные указания.
–Женщина, которую он нанял, она…– Я не издал ни звука, но Гидеон сощурился, глядя в темноту.– Вон!– сказал он, но его глаза тут же распахнулись.– Погоди. Рах?
Я неуверенно вышел на свет. В лице Гидеона появилась какая-то жесткость, которой не было раньше.
–Гидеон.
Я приветственно поднял кулаки.
–Кто это?– требовательно спросил чилтеец, и только тогда я понял, что он говорит на левантийском.
–Это капитан – полагаю, ты все еще капитан – Рах э’Торин, Вторые Клинки Торинов.
–А, новоприбывшие. Вели ему подождать снаружи. И больше не прерывать нас.
Чилтеец даже не взглянул на меня, просто скрестил руки на груди и ждал. Гидеон жестом указал на выход, его взгляд был достаточно красноречив, чтобы у меня заныло сердце. Я снова отсалютовал и вышел.
Хаос снаружи утих, превратившись в напряженный гул, Сетта нигде не было – хоть какая-то радость. От костров доносились крики. В чем бы ни заключалась задача Гидеона, он и его люди пострадали, выполняя ее.
