–Тогда лошадь Хаматета. Она…
Я поднял руку.
–Ты не можешь ехать с нами в бой, пока не заклеймен. Таков наш закон, не важно, насколько далеко мы от дома.
–Но, капитан…
–Довольно. Ты должен остаться с Амуном и другими мальчишками.
Джута уже собрался уходить, но путь ему преградил Гидеон.
–У нас есть для него лошадь.
–Гидеон, это не…
–Парень, твой капитан прав. Это против наших законов, и ни один капитан не вправе разрешить тебе участвовать в битве, но я твой гуртовщик, и я говорю, что на этот раз правилами можно пренебречь. Мы далеко от дома, и нам всем нужно что-то, за что стоит сражаться. Ради чего жить.
Я поджал губы, раздраженный тем, что он вмешался, не поговорив сначала со мной. Но за нами наблюдало слишком много глаз, чтобы сказать об этом вслух.
–Если таков твой приказ, Первый Клинок.
–Да. Мальчишка может пока сражаться, а потом мы сделаем его мужчиной.
Остановившись, только чтобы получить мое разрешение, Джута ушел с Гидеоном, следуя за ним по пятам, как новорожденный жеребенок. Я провожал их взглядом, размышляя, не пожалеет ли парнишка о своем выборе, когда в битве на нас падет безжалостный клинок смерти.
Дзиньзо ждал меня в загоне, и мое сердце радостно дрогнуло, когда я увидел его целым и невредимым. Его давно не чистили и не снимали седло, косы в гриве превратились в колтуны, но мои глаза защипало от слез, когда я дотронулся до его шеи и он прижался своей головой к моей. Я выдохнул, провел по его шее рукой, впитывая его тепло и запах. Накатила тоска по дому, но я отогнал ее и снял с мерина седло, собираясь внимательно осмотреть перед выездом. Орун был бы в ярости. Он никогда бы такого не допустил, но его больше не было с нами.
–Не волнуйся,– сказал я Дзиньзо, оглядывая его в поисках потертостей.– Я никому больше не позволю тебя забрать.
Собравшись у костров на ужин, мы узнали, что только Первые Клинки Шетов и Третьи Клинки Намалака отказались сражаться. В этот вечер они сидели в стороне, но среди охватившего остальных странного ликования легко было поверить в будущее, обещанное Гидеоном. Легко поверить, что в конце концов все будет хорошо.
Пока Йитти не нашел Кишаву висящей на дереве у забора. И среди радостных криков, смеха и песен я вернул богам четвертую душу.
Глава 12
Мико
Я надела свое самое лучшее платье. Черные шелковые рыбы плыли по черному шелковому морю, а на рукавах, от плеч до запястий, черной нитью были вышиты молитвы. Даже на поясе-оби черные ленты вплетались в алый, хотя дракон Ц’ая по-прежнему раздирал когтями кровь, его золотые нити поблескивали в свете фонаря.
Снаружи затянули молитвы священники, и то нарастал, то затихал поток шагов, по мере того как люди складывали молитвенные дощечки на ступени, но внутри святилища господствовала тишина. Матушка стояла на коленях рядом с Танакой. Она не переоделась. И не шевелилась. Не говорила. Никому не позволили к нему прикоснуться, даже смыть кровь с его кожи.
Вошел священник – чилтейский священник в серой бесформенной рясе, хотя он был недостаточно высокого ранга, чтобы закрывать маской лицо. Не взглянув на живых, он сразу направился к доминусу Лео Виллиусу, лежащему с противоположной от алтаря стороны. Глаза его были все еще открыты, глядели в потолок, но ничего не видели. Положив на грудь покойника деревянный диск, священник вздрогнул и снова вышел, не сказав ни слова.
Я рискнула посмотреть на матушку, стоящую на коленях с другой стороны от тела Танаки. Его трупа. Трудное слово, но я заставляла себя употреблять именно его, заставляла смотреть на щель между его шеей и головой и твердила самой себе, что он мертв. Танака, мой брат-близнец, мой лучший друг, мой мир. Он умер и больше никогда не вернется.
Я осталась одна.
Меня одолевали мысли: «А что, если?» Если бы только я его остановила. Если бы поехала с ним. Если бы я нашла правильные слова и остановила руку его величества. Если бы только… Но сделанного не воротишь. Он бросил вызов императору и проиграл, и за это погиб. И если я не буду умнее, меня ждет та же судьба.
Мое сердце омывали слезы, но я не позволила им пролиться из глаз. В этот день я потеряла брата, но оплакивать его слишком рискованно. Пока еще рано. Только не сейчас, в первом дуновении надвигающейся бури.
Напротив меня единственный оставшийся союзник остекленевшим взглядом смотрел на тело своего сына.
–Матушка?
Она не пошевелилась.
–Мама?
По-прежнему никакой реакции.
–Что теперь будет?
Она не подняла голову. Императорский головной убор валялся на полу, и ее волосы рассыпались по плечам, спутались от пота и крови.
–Мама?
–Что теперь будет?– наконец повторила она, не поднимая головы.– Я убью своего мужа. А потом покончу с собой. И тогда все закончится.
От ее слов у меня засосало под ложечкой.
–Мама…
–Я должна была это сделать давным-давно. Нужно было убить его, пока он был слаб, стоило рискнуть.– Она не отрывала глаз от тела Танаки. Снаружи снова затянули песнопения священники.– Но я слишком боялась потерять все, а теперь все потеряла, так или иначе.
–Еще не потеряла.– Я придвинулась ближе, не вставая с колен.– У нас еще есть поддержка. Мы можем бороться. Мы…
Матушка подняла голову, в ее глазах сверкнуло что-то безумное.
–Зачем? Мой сын умер.
Она говорила так громко, что священники снаружи прервали песню, но потом затянули ее еще громче. Я выпустила дрожащий вздох.
–Твой сын не хотел бы, чтобы ты сдалась.
–У мертвых нет желаний.
Она снова посмотрела на Танаку. Безжизненного. Мертвого. Я опять напомнила себе, что ничего уже не поправить. Еще будет время его оплакать. Еще будет время сожалеть, сомневаться и бояться.
–Так не должно быть,– сказала я.– Мы не можем просто сдаться. Не можем просто сидеть сложа руки. Мы еще можем бороться… Мы…
–Ради чего? Танака мертв!
–Но я еще жива!
Поющие священники снова запнулись и опять запели громче, но матушка мне не ответила. Лишь посмотрела мне в глаза с ледяным укором, а потом снова опустила голову и сложила руки на коленях.
Я вскочила в водовороте черного шелка и шагнула к двери, надеясь, что матушка заговорит, позовет меня обратно. Но она промолчала. Я вышла в ночь, сминая сандалиями бумажки с молитвами. Цветы лотоса покрывали не только ступени святилища, но и были рассыпаны во дворе, струились к воротам, как дорога на небеса. Столько молитв, чтобы проводить моего брата, показать ему путь. Столько людей признавались в верности Отако, но побоялись встать рядом с ним, когда он больше всего в них нуждался.
