Эска молча принес окровавленный мешок, и я закинул в него голову. Свет быстро угасал. Лес, в котором мы охотились на оленя, перед тем как нас атаковали эти глупцы, погружался во тьму. Я пытался сказать им, что мы не желаем зла, но они не понимали по-нашему, как и мы – их язык. Ни один вернувшийся из изгнания левантиец не говорил, что местные агрессивны.
Я вымыл руки последними каплями воды из своего бурдюка и вытер их об рукав мертвеца.
–Ладно, пошли,– сказал я.– Пока не появились какие-нибудь новые глупцы, напрашивающиеся на неприятности. Кишава?
Охотница закинула мешок с оленьим мясом на плечо.
–Надо поспешить,– сказала она, пока остальные тоже собирали мешки.– Надвигается ночь.
–Так поспешим.
Перекинув через каждое плечо по мешку с головами, Эска пошел в лес вслед за Кишавой, и я подал знак остальным идти за ним. Джута был последним, а я замыкал строй. Хотя Джуту еще не произвели в Клинки, его мешок с мясом был такого же размера, как и у остальных. Лицо так и осталось сосредоточенным и хмурым.
–Что, парень, рука болит?
–Как будто целый день натягивал тетиву,– ответил он из-под окровавленной пелены волос, которые так и норовили упасть ему на лицо.
Мы шли под темным пологом деревьев, жужжащие насекомые облепляли то потные руки, то лоб, то садились на взмокшую под рубахой спину.
–Проклятые мухи.– Джута отогнал мух от своей кровавой ноши.– Это правда необходимо, капитан? Они же не были воинами.
–А старейшина Петра была воином?
–Нет.
Мы шли вдоль удлиняющихся теней по следу Клинков, темной веной струящемуся меж деревьев.
–Но ее душу освободили?
–Да.
–Вот ты и ответил на свой вопрос. В глазах Нассуса все души одинаковы. Если мы оставим хоть одну взаперти в ловушке плоти, то нанесем величайшее оскорбление Создателю.
Он кивнул и уставился себе под ноги, на сухой подлесок. Он усвоил урок, хотя не я должен был его преподать. Я-то выучился всему у гуртовщика, как всякий юный левантиец из гурта Торинов. Точнее, как учились все юные левантийцы до того, как гуртовщик Риз пустил к нам миссионеров. Позволил им нам помогать. Позволил остаться. Позволил говорить.
У меня заныло сердце, и всего на мгновенье мне страшно захотелось вернуть все вспять, чтобы мы по-прежнему жили дома, под палящим солнцем, охотились и приносили своему гурту добычу. Но ничего уже не воротишь. И если бы я мог выбирать, то снова отдал бы те же приказы.
–И что будем делать с головами, капитан?– спросил Джута, оторвав меня от размышлений.– Здесь же нет храмов.
–Нет храмов Нассуса, но местные-то храмы есть. Будем нести головы, пока не сможем освободить души покойников.
* * *
Я чистил нож перед костром, а тем временем всем раздавали еду на двадцати потрепанных оловянных тарелках, тонких как листики. Мы поступили разумно, бросив остальные восемьдесят тарелок и освободив место для инструментов и припасов, но каждый раз, когда начиналась борьба за очередь на раздачу еды, я жалел о своем решении.
Эска, как всегда, шушукался со своими приятелями подальше от костра, и я не сомневался, что он наблюдает за мной из сумрака, но не смотрел в его сторону. Рядом со мной медленно жевал свою порцию Йитти, наш целитель.
–Что не ешь, капитан?– спросил он с полным ртом риса и грибов, завернутых в вяленое мясо.
–Хочу сначала закончить.
Он пожевал, наблюдая за моей работой.
–Если продолжишь чистить этот нож, то просто зазря сотрешь лезвие. Ты встревожен. Беспокоишься о запасах провизии.
–Купленный в порту рис почти на исходе,– сказал я, пряча нож в ножны.– Нужно идти дальше. Все говорят, что здесь есть работа для воинов.
Половину его лица заливал свет от костра, отбрасывая гротескные тени на другую, когда он ковырялся в зубах. Он, как всегда, задумался над моими словами – Йитти вечно размышляет над простейшими решениями.
–Все говорят? Так говорили воины Третьих Клинков Ахна и Первых Бахмута, но то было пять лет назад, а Гидеон так и не вернулся. И ни один из его Клинков тоже.
Его спокойные слова проникли глубже, чем злость Эски.
–Можешь предложить что-нибудь получше?– спросил я как ребенок, которым вроде бы давно уже не был.
По-прежнему медленно жуя, Йитти покачал головой.
–Нет, капитан.
Я оставил его дожевывать ужин и повернулся носом к соблазнительным ароматам, от которых у меня потекли слюнки. Седельные мальчишки развели костер и устроили угольную яму, а теперь скрючились над ней, не обладая ни сноровкой, ни умениями настоящих поваров из гурта.
–Что, решил-таки поесть, капитан?– сказал Джута, лишь на миг оторвав взгляд от своей работы.
С кончиков его волос и с носа на угли капал пот. Сидящая рядом с ним Ийя, единственная седельная девочка, доставала из мешка свежее мясо.
–Не-а, подожду. Остатки сладки.
–Мудрое решение.
Подле меня появилась Хими, протягивая Джуте тарелку, и толкнула меня бедром. Учитывая ее рост, мне она попала по ляжке.
–До чего же забавно видеть тебя рядом с углями для ужина, капитан.
Джута плюхнул в ее тарелку рис и мясо и отдал обратно.
–Это все?– спросила она.– А где же грибы?
–Кончились.
Она нахмурилась, но не успела огрызнуться, потому что тут встрял я:
–Тяжело научиться готовить на сотню ртов, если никогда прежде этим не занимался, Хими. Не злись на него.
Она взяла еду, приложив кулак к тарелке в хилом приветствии вместо благодарности, и побрела обратно к главному костру.
Я глубоко вздохнул.
–Что у нас с припасами?
–Это последнее мясо от прошлой охоты,– ответила Ийя, подбросив кусок в угли.
–Но должно же было хватить на три дня?
–А не хватило.
Джута заправил влажный локон за ухо, а юный Фессель, поиграв мускулами, высыпал в яму новые угли. Готовка – не их работа, обычно Клинки этим не занимаются, но раз здесь нет полного гурта, то больше готовить некому.
–И соль у нас кончается, капитан,– продолжил Джута.– Сегодня засолим мясо, и все.
Я потер глаза ладонью.
–Проклятье.
–Я мог бы этим заняться,– сказал он, напомнив мне, что дома через сезон-другой его бы постригли и заклеймили, назвав мужчиной, но здесь не степь, и повар нужен мне больше, чем еще один прожорливый воин.
Если мы завербуемся к кому-нибудь на службу, у него появится шанс к нам примкнуть. А если нет, мне некогда беспокоиться о недовольном седельном мальчишке.
