–Идиоты,– проворчала я.
Факелы в их руках не помогут меня найти, но зато помогут мне их избегать.
«Нет. Мы сами сдадимся».
«Что?! Ты рехнулась?»
«Это самый быстрый способ добраться до иеромонаха».
«Еще раз говорю – мы не охотимся за иеромонахом. Выбираемся из этого бардака и больше не возвращаемся. Уж лучше ты весь остаток жизни будешь верещать у меня в голове, чем еще хоть миг провести в этой мерзкой стране».
«Ну, а я этого не хочу. Еще только одно убийство, Кассандра. Всего одно».
«Столько лет ты пилила меня за убийства, а теперь требуешь, чтобы я прикончила главу нашей церкви?»
–Нет. Я хочу, чтобы ты меня освободила!
Эти гневные слова сорвались с моих губ, хотя я их не произносила.
Вдалеке раздался ответный крик, и сквозь темный лес захрустели шаги бегущих преследователей.
–Вот дрянь!
Я бросилась прочь из укрытия, ветки раздирали мне ноги.
«Нет! Постой! Прошу, не беги. Ты понятия не имеешь, что такое быть запертой внутри твоей головы без возможности выбраться. Считаться болезнью. Чудовищем. Тем, кого мечтают заткнуть, от кого хотят избавиться. Издеваются и высмеивают, игнорируют, заливают Пойлом, когда больше никак не заставить молчать».
Я бежала, не разбирая дороги, по склону вниз, в темноту, вытянув руки перед собой.
«Ты сама дала мне надежду, поманила возможностью освободиться, и теперь ты у меня ее не отнимешь».
–Да заткнись ты хоть на минуту!– прошипела я.
Мои ноги остановились, но инерция продолжала тащить вперед. Я упала, как подрубленное дерево, стукнулась оземь и проехала по кустам и папоротнику. На мгновение я застыла и онемела. Я могла пораниться и серьезнее, но обошлось, так что попыталась перекатиться и встать. Но тело не двинулось. Я осталась лежать, тяжело дыша сквозь ковер сухих листьев.
«Эй! Не делай этого. Прекрати!– кричала я, но молча, мои губы не могли выговорить ни слова.– Отпусти меня. Нужно бежать отсюда, пока не схватили!»
Снова раздался крик. Шаги приближались.
«Ну, бежим же! Бежим!»
Она кое-как подняла наше тело, и мы осторожно пошли. В сторону голосов.
«Нет!»
Я сосредоточилась на своем теле, пытаясь остановить ноги, протолкнуть голос сквозь сжатые губы. Одна нога замерла, но другая продолжала движение. Я упала. Она кричала, но мне было не больнее, чем при падении на груду подушек. Нужно найти что-то, что можно использовать против Нее, как на лестнице, когда Она целовала Джонуса.
–Ой!– вскрикнула Она, когда я ударила пяткой, которую контролировала, по лодыжке непослушной ноги. Она взвыла: – Перестань! Прекрати! Почему ты не можешь просто сесть и позволить мне со всем разобраться?
–Потому что это тело – мое!– ответила я, и слова отыскали путь наружу.– Почему бы тебе не поискать собственное?
«Я его получила на несколько дней, ты не помнишь? Оно было мертвое, разлагалось со мной внутри. Все закоченело… застыло. А потом обмякло, я как будто разваливалась. И оно воняло. Представляешь, каково это?»
–Да. Я чувствовала. Почему, по-твоему, я за тобой вернулась, вороватая сука?
«Вороватая?– Она до крови расцарапала ногтем ногу, которую я контролировала.– Ты владеешь единственным телом, какое я знала. Ты меня отталкиваешь и мучаешь, прерываешь, не давая говорить, издеваешься… и еще называешь меня воровкой? И вообще – кто сказал, что это тело твое? Почему не мое?»
–Это мое тело! Всегда моим было! Это моя нога, моя рука, мои волосы, мое проклятое тело! Так всегда было и всегда будет, и я буду с ним делать, что захочу. А быть схваченной Священной стражей у меня желания нет, так что отдавай обратно мою ногу!– И я принялась колотить по ноге окровавленным кулаком.– Отдавай!– Каждое слово сопровождалось ударом, до синяков.– Нужно убираться отсюда. Мы идем в…
Кусты захрустели. Скрипнул лук. Я перестала себя бить. В темноте блеснули глаза, и над нами нависла фигура с надвинутым на глаза капюшоном, темно-серая среди теней и полосок лунного сияния. Страж вцепился в одежду, которую я получила взамен окровавленного платья служанки.
–Да кто ты такая?– прошипел незнакомец, так сжав мою простую рубаху, что высокий ворот сдавил горло.– И кому это ты кричишь?
–Никому. Себе. Мое имя…– остальные слова затухли, словно я лишилась дыхания и не смогла договорить, но потом опять полились с моих губ: – Я известная шлюха,– сказала я. А Она продолжила: – Отведи меня к иеромонаху. Мне известно, где его сын.
Тетива натянулась, я была в одном шаге от того, чтобы превратиться в подушечку для иголок.
–Его сын?– человек в сером ослабил хватку.– Ты знаешь, где доминус Лео Виллиус?
–Да,– ответила Она.– Но я никому не скажу, кроме иеромонаха. Даже если будешь меня пытать…
–Не говори так, нет… не смей!– закричала я.
От пощечины у меня из глаз посыпались искры.
Человек в плаще прошипел:
–Заткнись. Поднимайся, или мы проткнем тебя стрелой и бросим здесь подыхать, что бы ты там ни знала.
Под опущенным серым капюшоном почти не было видно лица, но, когда человек склонился ко мне, его глаза превратились в щелочки.
–Покажи левое запястье.
–Почему все от меня это требуют?
–Кто еще?
Подавив порыв сказать правду, я вытянула левую руку.
–Лео.
–Для тебя – доминус Лео Виллиус,– прорычал человек с факелом.
Человек в сером плаще проверил мое запястье и отпустил руку.
–Любопытно,– он выпрямился.– Ладно, Свифф, бери половину людей, продолжайте искать его светлость, а я доставлю эту в лагерь.
–Капитан, неужто вы правда верите, что она знает, где он?– спросил факельщик.
–Нет. Потому тебя здесь и оставляю. Думаю, она вовсе не та, кем назвалась. Тем не менее у нас есть приказ. Так, давай проверь, есть ли у нее оружие, и уводим ее отсюда.
–Да, идем,– сказала Она.– У нее три ножа. И один в сапоге, не забудьте там проверить…
Я ее ударила. Вернее, себя. Кулаком по лицу. Боль вспышкой пронзила мое сознание, и Она отступила, оставляя меня наедине с болью. Ее крик я не смогла подавить.
Человек-плащ зажал мне рот. От руки мерзко воняло кровью, грязью и маслом, а вкус на губах был ненамного лучше. При любых других обстоятельствах я укусила бы его, пнула пяткой в пах, а потом либо стукнула, когда пополам согнется, либо убежала бы. Но я все еще была оглушена ударом собственного кулака.
–Чем, по-твоему, мне его теперь убивать?– поинтересовалась я, когда они забрали ножи, только что возвращенные императрицей Ханой. Выдернули даже тот, что был в сапоге, и теперь правый сапог казался слишком большим.
