Его слова дошли до меня сквозь туман пугающей мысли. Она проникла в каждый уголок моего разума ручейком ледяной паники, смешанной с возбуждением, которое я старался игнорировать.
–Рах?
Я наткнулся на взгляд человека, который знал, что его люди умрут, отказавшись сражаться, и промолчал, человека, который не дал нам освободить души мертвых, отягощал наши души ненужной жестокостью… человека, всегда бывшего мне отцом, братом и наставником, я любил и ценил его больше всех на свете.
Слова были где-то рядом, но я не мог их произнести. Страх сковал мой язык – такие слова не возьмешь назад, а если я брошу ему вызов, то проиграю в любом случае. Потеряю или свою должность, или Гидеона.
–Надо пойти проверить Джуту,– сказал я и сбежал обратно в лагерь, пока с моих губ не сорвался вызов.
* * *
Остаток дня Джута простоял на коленях без еды и воды. С приходом вечера он оказался в центре все увеличивавшегося облака насекомых, но сохранял неподвижность.
–А он молодец,– сказал Йитти, подходя ко мне.– Эти мухи свели бы меня с ума.
–Даже хуже, чем сидеть под дождем,– согласился я.– Ты помнишь, как это пришлось сделать Кишаве?
Как это часто бывало в наших разговорах, он ответил после секундного молчания.
–Да, я помню. Мемат говорит, ей пришлось пересидеть молнию.
–Да? А что еще говорит Мемат?
–Хорош, капитан,– сказал он, встретив мой понимающий взгляд.– Мне нравится проводить с ней время, вот и все, что ты об этом услышишь. А теперь дай мне осмотреть твои ступни.
–С ними все хорошо.
–Как скажешь, но моя работа – убедиться в этом. Знаешь, как стыдно будет, если мой капитан помрет из-за того, что я плохо его лечил?
–Кто помирает из-за ступней? О нет. Нет, только не надо перечислять все болезни ног, которые могут отправить человека к богам. Представь, какая великолепная будет похоронная песнь. «Он унесен от нас… гнилью мозолей».
Я засмеялся, но Йитти только склонил голову набок.
–Все хорошо, капитан?
–Да. Нет. Я не знаю.– Он не нарушал тишину, поглотившую мои мысли, пока я не сказал: – Я хочу верить Гидеону, но… кажется, он живет совсем в другом мире, где наши обычаи больше не важны. Где… где порядочность больше не важна. Я не хочу идти этим путем. Я… я едва не бросил ему вызов.
–Рах, ты хороший капитан, и ты не единственный, кто говорит эти слова,– сказал Йитти.– Но, если думаешь, что все твои Клинки безусловно верны тебе, ты ошибаешься. Многие просто злы и хотят драться либо считают, что Гидеон правильно понимает мир. Давай сюда свои ступни.
–Вместе с ногами? Или ты бы лучше сначала их отсоединил?
–Ладно тебе, капитан, не надо так.– Йитти осмотрел сначала одну ступню, потом вторую, раздвигая мои пальцы и поворачивая их к свету.– Я просто предупреждаю – многие верят, что он собирается завоевать эти земли и дать нам новый дом. И победить в поединке будет трудно.
–А ты бы этого хотел?
Он отпустил мою ногу.
–Я больше не знаю, чего хочу. А пока мне будет достаточно, если не придется никого зашивать после завтрашнего боя.
* * *
Город сдался в тот момент, когда мой клинок разрубил человека от бедер до плеч, а сквозь шерстяную рубаху полились кровь и внутренности. Он упал под радостные возгласы чилтейцев. Его дубинка, так и оставшаяся чистой, с глухим стуком ударилась о землю.
Наверное, крестьянин. Многие из них вместе с солдатами защищали город с любым попавшимся под руку оружием и сражались отчаянно, но неумело. Но они пали как воины, и я окажу им подобающие почести.
Я соскочил со спины Дзиньзо посреди стонов, криков и смерти. И пока конь караулил, я пилил ножом горло того человека. Старика, вдруг понял я, с седыми волосами и сетью морщин на лице. Старика, вставшего на защиту своего народа. Его плоть была жесткой и жилистой, как у старой коровы, но я продолжал монотонно трудиться, а когда закончил, отложил его голову и взялся за другую – мужчины помоложе, чья жизнь утекла через рану на шее.
За работой я едва замечал поле боя вокруг – выкрики, приказы, движение, тяжелый топот копыт и мельтешение людей. Когда, наконец, я огляделся, среди мертвых тел стояла Хими с другими моими Клинками неподалеку.
–Не стойте столбом,– сказал я.– Нужно освободить души и почтить мертвых.
–Гидеон сказал…
–Мне все равно, что сказал Гидеон. Мы не можем оставить души запертыми, в каком бы теле они ни были рождены.
–Да, капитан.
Пока чилтейцы устремились грабить сдавшийся город, я переходил от тела к телу, и мои Клинки со мной. Дишива не присоединилась к нам, но и не запретила этого горстке своих Клинков, и наша группа увеличилась. Я улыбнулся этому маленькому акту неповиновения, тому, что люди последовали моему примеру.
Это продлилось недолго. Вскоре по полю боя пронесся приказ возвращаться в лагерь, и с мыслью о еде и отдыхе мои товарищи стали расходиться.
–Пошли, капитан,– сказала Хими, поднимаясь после того, как закончила с очередным телом.– Пора идти.
–Ты иди. Я останусь до последнего мертвого, которого нужно почтить.
Она поколебалась, но надежда, что она останется со мной, умерла вместе с ее прощальным жестом.
–Как пожелаешь, капитан.
Я едва не приказал ей остаться, но сдержался и продолжил работу с несколькими последними Клинками. Вскоре появился Сетт.
–Хватит, Рах,– сказал он, голос достиг меня раньше приглушенного стука копыт его лошади.– Мы должны вернуться в лагерь.
–Тут еще остались мертвые.
Он зарычал.
–Будь ты проклят, Рах. Ты что, не можешь хоть раз сделать, как велено? Гидеон же сказал – никаких голов.
–Но почему? Потому что из-за этого мы выглядим жуткими варварами, которыми они нас считают? Мы же убиваем их и сравниваем с землей их города.
–Это делают чилтейцы, а не мы.
Я поднял на него взгляд.
–И в чем же, мать твою, разница?
–В том, что наш гуртовщик – Гидеон, а не ты. Так что брось эти головы и пойдем. Если вернешься сейчас, это можно будет забыть. Я не расскажу…
–Нет. Забирай всех остальных, но я останусь.
Он долго смотрел на меня, а потом вздохнул.
–Ты за это ответишь собственной головой, Рах. Давай мне те, с которыми ты уже закончил.
–Что?
–Ты не только упрямый, но и глухой? Отдай мне головы. Я отвезу их в лагерь и провожу души.
–Уверен, что ты этого хочешь?
–Нет, но ты их уже отрезал, так что мне придется. Давай сюда эти проклятые головы.
Я передал их ему по одной, и Сетт умудрился кое-как разместить их между согнутой рукой, ногой и грудью. Шеи смотрели вверх, чтобы не испачкать его кровью. Скорее всего, он не доедет до лагеря, не потеряв хотя бы одну голову, но обязательно вернется за ней, ведь Сетт – человек слова. Упрямец видит упрямца издалека.
