Со стороны загонов приближались шаги, но люди постоянно ходили туда-сюда, так что я не стал оборачиваться. До тех пор, пока шаги не затихли прямо позади меня. Продолжив чистить спину Дзиньзо, я оглянулся через плечо. В закатных лучах стоял Гидеон, потный и обросший. Черные пряди слишком длинных волос прилипли ко лбу.
–Гуртовщик,– сказал я, не дождавшись, когда он заговорит.
–Ты что-то не вместе со своим новым другом.
Я остановился, выпустив из рук щетку.
–Новым другом? Лео?
Гидеон оскалился в ухмылке.
–Лео. Зовешь по имени сына иеромонаха.
–Почему бы и нет?– Я не стал напоминать, как часто видел его болтающим и смеющимся с чилтейскими коммандерами.– Иеромонах для меня никто, а значит, он требует не больше и не меньше уважения, чем любой человек.
–Чем твои сородичи?
–Что?– Его слова сочились ядом, но я не сделал ничего, что могло вызвать такой гнев.– Я не выказываю неуважения своим сородичам. Что тебе нужно, Гидеон?
Он скрестил руки на груди, его мышцы вздулись.
–Что нужно от вас Лео Виллиусу?
–Наша защита.
–Для этого у него есть собственная охрана. И они – не простые солдаты.
–Мы тоже не простые солдаты.– Я задавался вопросом, почему это так важно, что заставило Гидеона прийти сюда.– И он не доверяет своей охране.
–Но доверяет тебе?
Я тоже скрестил руки, подражая ему, и он только сильнее нахмурился.
–А тебе какое дело? Я больше не принадлежу к твоему гурту, и, значит, это уже не твоя забота.
–Ты сам навлек это на себя.
–И поступил бы так снова.
–Ты и правда предпочитаешь служить священнику, а не собственному народу.
Упреки продолжали сыпаться на меня, будто удары, и я покачал головой.
–Нет, конечно же нет, но в защите невинных больше доблести, чем в их убийстве. В надежде на мир больше чести, чем в упоении войной.
Гидеон шагнул вперед. Я напрягся в ожидании удара, но он во второй раз сдавил меня в крепких объятьях, пахших старыми воспоминаниями.
–Не вставай у меня на пути.– Он сжал мое лицо в ладонях, буравя взглядом.– Не заставляй убивать тебя. Ты думаешь, что я не смогу, но ради своего народа я пожертвую даже тобой, хотя это разобьет мне сердце.
Он прижался губами к моему лбу и отпустил.
–На случай, если это прощание.
Едва закончив, он развернулся и зашагал прочь. Я не мог окликнуть его, не мог пошевелиться, а только слушал удаляющиеся шаги и сглатывал горечь, поднимавшуюся с каждым ударом сердца.
Глава 21
Мико
Днем дворец гудел от суеты. Члены совета и секретари, посыльные, слуги и гвардейцы – все выполняли свою часть работы, чтобы поддерживать жизнь в Кисии. Ночью все было по-другому. Украдкой. Только тихие шаги и шепот.
Опустив голову, я кралась по коридору в платье и сандалиях горничной и надеялась, что никто не обратит на меня внимания.
Крыло министров было мне незнакомо, и после того как я попросила у Аи платье, мне пришлось узнать у нее и дорогу к покоям министра Мансина. Она объяснила, но, когда я постучала в дверь, мое сердце все равно колотилось: попасть не в ту комнату и найти нужную я боялась одинаково.
Через бумажные панели лился приглушенный свет, становясь все ярче по мере приближения. Панель отъехала в сторону. На меня сурово смотрел министр Мансин с фонарем в руке. Когда он узнал меня, его лицо не смягчилось, но он отошел в сторону, впуская меня внутрь. Дверь за моей спиной закрылась.
В точности так же, как императорские покои всегда принадлежали императору, эти комнаты всегда занимал министр Левой руки, командующий кисианской армией, и, осматриваясь, я задумалась, сколько сражений было спланировано в этих стенах, сколько раз Кисию спасли от возможного завоевания. Несмотря на свою историю, комната выглядела похожей на любую другую во дворце, хотя свитков и стопок бумаг в ней было больше, чем где-либо, не считая библиотеки.
На низком столике лежали баул в окружении кипы одежды, шкатулка с письменными принадлежностями и мешочек с огнивом.
–Вы нас покидаете, министр?
–Я не тешу себя иллюзиями, ваше высочество. Если его величество так болен, что не сможет противостоять планам светлейшего Батиты, я скоро останусь без работы. Пусть он и хочет бросить половину империи, но я знаю генералов, знаю солдат. Они не подчинятся такому приказу, и если я могу помочь им сражаться, то это мой долг.
–Его величество умер.
Я репетировала объяснения и увертки, мольбы и извинения, но под его пристальным взглядом не смогла произнести ни одно из них. Я лишь отвернулась, когда мои щеки вспыхнули.
–И давно?
–Через несколько часов после вашего ухода тем вечером.
Он отвернулся и начал расхаживать взад-вперед по циновкам. Я наблюдала за ним, сдерживая слова, которые мне хотелось выплеснуть – он пока не был готов их услышать. Если когда-либо будет. Он был прагматичен и верен империи, но мое предложение граничило с изменой.
–Это ничего не меняет,– сказал он наконец, сделав несколько кругов по комнате.– Смерть его величества отдает трон светлейшему Батите в качестве регента прин… императора Дзая.
–Нет, если Дзай не унаследует трон.
Министр остановился и пронзил меня тяжелым взглядом.
–Вот как?
–Да. Уверена, что, когда о смерти императора станет известно и прочтут его завещание, принц Дзай будет объявлен наследником. Но это необязательно.
Мое сердце колотилось так быстро, что меня затошнило.
–Такое вполне вероятно,– продолжила я, когда он не ответил, уставившись в пространство.– В мирное время он, разумеется, отдал бы трон Дзаю, но не во время войны. Меня дольше готовили. Я спасла Кину жизнь в Кое. Приехала вместе с ним. Доказала, что я преданный член его семьи. Люди в это поверят, он всегда смотрел на войну с точки зрения целесообразности. А я не избавлюсь от министра Левой руки, не брошу на произвол судьбы половину империи. Я поскачу во главе армии, как всегда делал Кин, и буду слушать советы тех, кто опытнее меня.
Он по-прежнему молчал, как будто не слышал, и я в отчаянии шагнула ближе, стиснув руки.
–У меня получится. У нас получится. Мы спасем Кисию от эгоизма Батиты и от чилтейцев. Вы просто должны мне довериться. И помочь.
Я ждала от него кивка, улыбки, слов – хоть чего-нибудь. Чего угодно. А вместо этого он снова начал ходить по комнате, и я проглотила рвоту, которая ожгла мне язык. Стоило рискнуть, придя сюда, чтобы заполучить союзника, но я уже представляла, как он кричит, вызывая гвардейцев, слышала быстрый топот их ног по коридору. Я могла сказать им, что это ложь. Сказать, что застала министра, когда он пытался покинуть свой пост. Могла сказать, что он убил императора. Что угодно, если это могло меня спасти. Отвратительно, с какой легкостью мне пришел в голову этот поток лжи, но честь никогда не сопутствует отчаянию, а мне не хотелось умирать.
