–У тебя есть план?– спросил Гидеон, настаивая на своем существовании. Я не мог понять, расстраивает меня его неподчинение моему мрачному воображению или же утешает.
–Насколько он вообще возможен.
Мы посидели некоторое время молча, глядя, как пробуждается левантийский лагерь. Вскоре там начали готовить еду, вместе с дымом в воздух поднимался смех. И только опасливое передвижение кисианцев по краям лагеря демонстрировало его неуместность.
–И когда ты пойдешь туда?– спросил Гидеон.
–Скоро.– Я не хотел, чтобы он догадался о том, что от одной мысли об этом руки и ноги наливаются свинцом. Вчерашний гнев рассеялся, уступив место сомнениям.– Когда буду готов. Вряд ли стоит идти туда, завернувшись в одеяло.
–Если собираешься ждать, пока потеплеет, можешь вообще не дождаться. Туман, похоже, очень плотный.
Тянулись минуты, и вопросы все настойчивей вертелись у меня на языке. Правда ли я могу бросить вызов заклинательнице лошадей? Что мы будем делать после всего этого? Кем будем? Куда пойдем? Но я не был уверен, что хочу знать ответы.
–Там что-то происходит,– вывел меня из глубокой задумчивости Гидеон.
–Что?
Он указал на лагерь.
–Что-то изменилось. Настроение испортилось.
–Всё выглядит вполне обычным.
–Может, плохие новости.
–Но что…– Я внезапно лишился голоса, вскочил на ноги, в считанные секунды пересек наше заброшенное жилье и, перескакивая через ступени, поднялся в мансарду. Одна комната выходила на площадь, как и балкон внизу, а другая – на городские стены. Я распахнул окно и высунулся наружу, чтобы увидеть ворота.
–Вот дерьмо,– прошептал я.– Только этого не хватало.
–Дай угадаю,– окликнул меня Гидеон с лестницы.– Ее императорское величество наконец соизволили появиться.
Было время, когда прибытие Мико принесло бы облегчение, но это время давно прошло. А если она всё еще борется за трон, одно неверное движение могло обратить ситуацию в кромешный ужас.
У меня не осталось времени.
Гидеон ждал у подножия лестницы с таким неодобрением на лице, будто он снова стал Первым Клинком, и я замер. Он скрестил руки на груди.
–Скажи мне, что уверен в успехе.
–Я уверен, что это необходимо сделать,– ответил я, тоже скрещивая руки.
–Так я себе и говорил, и погляди, куда это завело,– сказал он со смешком, будто глумясь над нами обоими.
–Есть другие предложения? Так поделись ими.
Он закатил глаза.
–Нет.
–Тогда этот разговор не имеет смысла. Если Эзму не остановить, если она получит все, что хочет, ни степей, в которые можно вернуться, ни левантийцев, какими мы их знаем, уже не будет. Мы станем последними представителями умирающей культуры, которую никто не захочет спасать.
–В свое время я тоже так думал.– Гидеон повернулся и зашагал прочь, прекращая разговор, и как только он перестал требовать от меня отчета, все стало казаться неправильным. Я пошел за ним.
–Гидеон?– Он не остановился.– Гидеон, хватит уходить. Все кончено. Все уже в прошлом. Как и твои ошибки.
–Ошибки?– резко обернулся он.– Ошибки?! Тебя там не было!– Он ударил себя кулаком по груди, позабыв о раненой руке.– Ты понятия не имеешь, каково это. Что мне пришлось делать. Кем мне пришлось стать, чтобы защитить своих Клинков. Когда кто-то бьет и бьет по всему, что тебе дорого, ты не думаешь ни о традициях, ни об обычаях, ни о чести. Остается только стремление выжить. Может, я не добился ничего, чем можно было бы гордиться, но без колебаний повторил бы все снова.
Его грудь тяжело вздымалась, и передо мной снова стоял Гидеон, который бесстрашно прокладывал путь своему народу, отяготил душу, чтобы спасти свой гурт, и не позволил даже мне встать на его пути. Я не мог дышать. Я смотрел на него так, будто внутри меня что-то сломалось. А он не сводил с меня темных глаз.
–А что, по-твоему, делал я?– сказал я первое, что пришло в голову, лишь бы он перестал так смотреть.– Думаешь, я просто…
–Я понятия не имею, что ты делал, Рах, но, богами клянусь, пора бы тебе определиться.
Из комнаты куда-то исчез весь воздух.
–О чем ты?
Гидеон горько усмехнулся.
–Хочешь сказать, хоть в чем-то я не был дерьмом?
Его брови опустились.
–Я говорю серьезно.
–Как и я. В последнее время ты так часто говорил, что я дерьмо. Приятно знать, что хоть в чем-то я хорош.
–О боги. Вернись лучше к самобичеванию.
–Слушай, прости, я не знаю, что делать… с этим. С нами. Я должен был бросить вызов заклинательнице лошадей, а не думать о том, что хочу сделать с тобой. Я хочу сказать, боги, Гидеон, у тебя был срыв, ты ранен.
–Это правда, но от этого разговора мне еще больнее. Отцепись от меня. Иди, становись героем.
Он отвернулся, осторожно натягивая рубаху и шипя от боли. Мне следовало бы помочь, но я только смотрел на его спину, снова и снова прокручивая в голове его слова. То, что он пробудил во мне, было всегда? Неужели я просто подавлял это, как подавлял свои чувства к Гидеону, цепляясь за честь и долг, поскольку это было безопаснее, чем признать свои желания? Знал ли я вообще себя?
–Гидеон.
Он не обернулся.
–Что?
–Мне нужно идти…
Он настороженно слегка повернулся ко мне.
–Я убедил себя, что просто восхищаюсь тобой и должен посвятить себя служению гурту, чтобы компенсировать все свои неудачи. Ты прав. Прятаться за долгом было безопаснее.
Уже давно пристально смотревший на меня Гидеон медленно кивнул.
–Умеешь же ты выбрать самое неудачное время.
Я невольно рассмеялся.
–Что да, то да.
Что я мог сделать? Задержаться и начать уверять его, что не хочу уходить, было бы скорее жестокостью, чем добротой, поэтому я схватил рубаху и ушел. Каждый шаг давался все труднее, но я не мог повернуть назад. Не мог остановиться. Может, я и скрывал свои чувства за долгом, но это не значило, что долг не был настоящим.
–Уверен, что она согласится на поединок?– спросил Гидеон, когда я дошел до лестницы, ведущей в лавку внизу.
Я не обернулся, чтобы не мучить себя.
–Она левантийка, предводительница левантийцев. Она не может отказаться от поединка, тем более в положении гуртовщика. И тогда… я просто должен заставить их слушать.
Когда-то я сидел у костра напротив него, и мне так же нужно было просто заставить их слушать. Подумал ли он тоже об этом странном наложении того времени и настоящего, которое, вероятно, останется с нами, куда бы мы ни отправились?
