Она снова бросила взгляд через плечо, а я метнул копье. Движение вызвало резкую боль в ухе, и я задохнулся. Вместо горла копье попало Эзме в руку, вырвав кусок плоти.
Побледнев и зашипев от боли, Эзма побежала, оставив меня задыхаться с прижатой к уху ладонью и бороться с головокружением. Будь проклят Сетт, будь проклята она и все вообще. Такая бесполезная, жалкая боль, полностью обездвиживающая, когда бы ни началась.
Через несколько секунд боль утихла, и, вытащив из-за пояса украденный клинок, я снова бросился за Эзмой. Она не могла уйти далеко, поэтому я притормаживал у каждого угла и двери и прислушивался, затаив дыхание. Дорога привела меня во дворик, где под высоким корявым деревом стояло небольшое святилище. Две узкие арки вели в другие дворы, как две капли воды похожие на этот. Гостеприимные балконы домов вокруг контрастировали с забаррикадированными дверями. Наверное, внутри прятались люди, но двор был пуст, если не считать нескольких кур, что-то клевавших возле дерева. Они не обратили на меня никакого внимания, пока я медленно поворачивался по кругу, пытаясь уловить движение.
Когда я отступал назад к святилищу, над головой раздался треск коры, и что-то ударило меня в шею, а потом разбилось о землю, разбросав крашеные деревянные щепки. Услышав позади гулкий стук, я попятился, впечатав Эзму в ствол дерева. Она попыталась ударить меня из-за спины ножом в лицо, но я схватил ее за запястье и вывернул.
В плечо впились зубы, и я вскрикнул, ослабив хватку прежде, чем успел выбить нож из ее руки. Эзма вырвалась, размахивая ножом.
–Может, мне и правда надо было попытаться уговорить тебя, а не сражаться,– сказала она, снова отступая и распугивая кур.– Мы оба мечтаем о лучшем мире, и что за мир мы могли бы построить, если бы у нас была общая мечта.
–У тебя нет мечты, только бог.
На ее коже блестел пот, а пепельно-бледное лицо запятнала кровь, но она все равно рассмеялась.
–Как и у тебя, только твой бог – это ты сам.
–Чушь,– огрызнулся я.– Я всегда сражался за свой народ, а не за себя. Это ты хочешь уничтожить степи, чтобы построить империю.
Она оскалила зубы. На улыбку это уже не слишком походило.
–Думаешь, что хорошо меня знаешь.
–Знаю,– ответил я, а она медленно пятилась сквозь узкую арку в следующий дворик.– Лучше бы не знал. Лучше бы я просто ненавидел тебя и говорил, что не понимаю тебя, но в другой жизни я мог бы стать тобой, и это ранит сильнее, чем любые твои слова.
Эзма продолжала пятиться, размахивая клинком и не сводя с меня глаз.
–Я бросил учебу, потому что не хотел оставаться в одиночестве,– сказал я. Может, мне удастся достучаться до нее и мы все-таки придем к другому исходу.– Потому что хотел всякого разного. Потому что моя душа жаждала. Если бы я остался, изоляция подпитывала бы мое недовольство, пока оно не переросло бы в ненависть. Тебе не обязательно быть такой. Не обязательно делать это.
Она с жалостью наклонила голову набок.
–Да брось, мы оба знаем, что для этого уже слишком поздно. Ты не веришь мне. Я не верю тебе. Каждый из нас выбрал свой путь. Не важно, что я когда-то чувствовала.– Она прижала кулак к груди.– Я нашла свое место. Нашла, за что бороться. Нашла то, что значит больше, чем я сама, и дает мне покой. Ты насмехаешься, но каждая насмешка лишь приближает меня к цели.
–К уничтожению собственного народа.
–Если, по-твоему, такова моя цель, это лишь показывает узость твоего мышления.
Медленно отступая, она привела нас в соседний двор, где на веревке сушилось мокрое белье. Схватив рубаху, Эзма швырнула ее мне в лицо. Я инстинктивно отбил ее клинком, и в ушах зазвенело. С веревки мне под ноги упала циновка для сна, а Эзма уже поднималась по лестнице на другом конце двора, и в ее взгляде читался смех.
Как только боль в ухе утихла, я бросился за Эзмой, перепрыгивая через ступеньки, полный решимости не дать ей победить. И в этот момент понял. Я пытался преодолеть наши разногласия уговорами не потому, что хотел спасти ее. Для этого мой гнев был слишком глубок. Я просто хотел иметь оправдание, когда воткну клинок ей в горло.
Неслышно ступая, я последовал за Эзмой по веранде наверху. Она, похоже, направлялась к шаткой лестнице на крышу и с вызовом оглядывалась, будто думая, что я не пойду за ней. Но, когда ее руки сомкнулись на рассохшихся деревянных перекладинах и она посмотрела наверх, я рванул. Она не имела возможности ни подняться выше, ни уклониться, и я налетел на нее всем своим весом. Эзма ударилась о низкие перила и перевалилась через них, мы полетели головой вперед на тканевый навес внизу. Он порвался, и мы рухнули во двор.
Сабля выпала из моей руки и покатилась, а я с трудом поднялся на ноги, задыхаясь. Эзма тоже выглядела плохо. Даже хуже. Рука теперь висела под ужасающим углом, лицо побледнело. Здоровая рука все еще сжимала нож, и с гортанным воплем Эзма бросилась на меня. Я ожидал, что она будет метиться в горло, и удар в бедро застал меня врасплох. Я споткнулся, упал и получил еще и по колену.
Прежде чем я успел перекатиться, Эзма нависла надо мной с торжествующей ухмылкой. Я изо всех сил ударил ее сапогом между ног. Я много раз видел, как Клинки падают от такого удара, и на этот раз не разочаровался: Эзма пошатнулась, отступив на шаг, ее лицо исказилось. Мужчина, скорее всего, повалился бы на землю, но мне хватило и этого, чтобы выбить нож из ее руки. Он со звоном пролетел по двору.
Я покатился за ним, но, когда попытался встать, Эзма прыгнула мне на спину. Мои локти подогнулись, и я ударился подбородком о камни.
–Может, ты не в состоянии меня убить, но я могу убить тебя,– прорычала она, огрев меня ладонью по виску. Мой окровавленный подбородок проехал по камням, ухо прорезала знакомая боль. Только глубокая, упрямая решимость не доставить Эзме удовольствия помогла мне справиться с этим, и я перекатился, стиснув зубы и пытаясь спихнуть ее.
С резким вздохом Эзма потеряла равновесие, и сломанная рука не смогла удержать ее от падения на бок.
–Думаешь, я не стану тебя убивать,– прошипел я, вытирая кровь с подбородка.– Думаешь, не спасу от тебя степи, особенно когда это принесет мне столько радости?
Эзма поползла назад, а я поднялся на ноги, по шее стекала горячая кровь.
–Думаешь, мне не плевать на звание, на которое ты не имеешь никаких прав?
–О нет,– сказала она, вставая, хотя и едва держалась на ногах и стала пепельно-бледной.– Я вижу тебя насквозь, Рах. Всегда видела. Ты не просто угроза всему, за что я отдала жизнь, ты угроза себе самому и всем, кто окажется на твоем пути. Ты бесконечная яма тьмы, разрушитель без души. Ты сразил бы меня, даже если бы я всё еще была полноправной заклинательницей лошадей, но не можешь, потому что этого нет в пророчестве.
Она заковыляла назад, приволакивая ногу. Двор словно был кругом для поединка и принадлежал лишь нам двоим – только мне, ей и ее понимающей улыбочке.
