Но она только стала шире.
–Подлинная любовь видит изъяны, но не колеблется.
Пока он это произносил, его взгляд скользнул к Раху, наполнившись теплом. Рах тоже посмотрел на Гидеона, и, хотя не понимал наш разговор, в их глазах читалось такое понимание, что у меня сжалось сердце. Я никогда еще не стояла между двумя людьми, так пылко любящими друг друга, что буквально кипел воздух.
–У меня есть послание от доминуса Дишивы э’Яровен,– сказал Гидеон, наконец повернувшись в мою сторону.– Она теперь новый иеромонах Чилтея и останется там, чтобы построить на побережье новое поселение. Она говорит, ей не терпится снова встретиться с тобой, и уверена, что вы отлично поладите.
Я не могла понять, исходит ли от слов отсутствующего здесь иеромонаха угроза, или все дело в интонации, с какой их произнес Гидеон – он был олицетворением опасности. Рах медленно поднял на нас взгляд. Мне хотелось попрощаться с ним, увидеть в последний раз, но сейчас я желала только одного – скрыться в безопасности своего мира, поэтому наклонилась и прижалась губами к его лбу, найдя свободное от ушибов место.
–Прощай, Рах,– сказала я.– Всего хорошего.
Он поднял голову, взгляд единственного открытого глаза был туманным и спутанным.
–Прощай, Мико. И прости. Эшенья сурвеид.
Вскоре мы ушли, Тор и Нуру попрощались со всеми. Бледному и стиснувшему зубы Раху помогли забраться в седло, а остальные держались в сторонке.
Мы вчетвером ехали молча, но у холма, где нас ждали гвардейцы, у меня возникло ощущение, что за мной наблюдают, и я оглянулась, надеясь в последний раз улыбнуться Раху. Но это был Гидеон. Он скакал рядом с Рахом, но на мгновение сосредоточил все внимание на мне. Он не хмурился и молчал, просто наблюдал за нашим отъездом, но я не сдержала дрожь. Ведь он не только тот сломленный Гидеон, которого я встретила в Куросиме, но тот, кто уничтожил целую армию чилтейцев, считавших его своим союзником, расправился с тысячами кисианцев, сжег наши города и пытался построить империю на костях моей. Безжалостный. Целеустремленный. Предприимчивый.
Я заставила себя отвернуться, смотреть вперед, слушать Сичи и думать о будущем, но мысли все равно возвращались к этому взгляду и насмешливой улыбке, которая разрывала меня на куски. Раху повезло иметь такого друга, но, возможно, степям не повезло. На что готов такой человек ради того, кого любит?
Мейлян сгорел. А все, что уцелело, растащили для строительства и припасов, как голодные звери потрошат труп. И все же каким-то образом среди руин и завалов, обугленных камней и пустых оболочек жила красота, отказывающаяся умирать.
Я шла в одиночестве по тому, что осталось от садов при дворце, а от зданий уцелели лишь выщербленные каменные арки и поваленные балки, словно их раздавила гигантская рука. Но пруд, где мы с Танакой и Эдо играли в пиратов, всё еще был на месте, как и мое любимое дерево, а на императорском кладбище лежал отец, по которому мне не разрешали горевать.
Меня ждали Сичи и генерал Рёдзи, сегодня не в качестве командующего императорской гвардией. Прошло много дней, прежде чем мы сумели воспользоваться сведениями, предоставленными Кассандрой, но в конце концов матушкино тело нашли и привезли домой. Хотя дома уже не было, если считать домом здания и город, но всегда остается дом другого рода – он там, где те, кого ты любишь.
Стоя у свежевыкопанной могилы, я взяла Сичи за руку. Рядом с могилой Катаси Отако осталось место, и я не могла не задуматься: быть может, матушка всегда хотела лежать рядом с ним, чтобы хотя бы после смерти они могли навеки воссоединиться, если не смогли при жизни. Я надеялась найти и Танаку, но Кой по-прежнему оставался под контролем чилтейцев, так что придется еще немного подождать.
Ухая от натуги, пара слуг принесла из развалин конюшенного двора гроб. Я посмотрела на могильную плиту. «Катаси Отако». Это имя всю жизнь нависало надо мной как клинок, вдохновляя гордиться им. Носить его. Сичи сжала мою руку, успокаивая, а Рёдзи потоптался на месте, сжав зубы.
В тот день императрица Хана Ц’ай, младшая дочь императора Лана Отако, обрела вечный покой рядом с человеком, которого всегда любила. Священник пробормотал молитвы. Посеяли семена цветов канасими. И после тихой церемонии мы трое остались у могилы вместе со своим горем.
–А знаете, она ведь хотела вернуться ко мне,– сказала я.– По словам Кассандры. Она ехала обратно.
По щекам потекли слезы. Если бы только у нее получилось. Если бы только мы смогли хотя бы пару минут посмотреть друг на друга, посидеть за пиалами с чаем и просто смотреть. Я увидела бы непростую, решительную женщину, которой всегда была матушка, а она с гордостью увидела бы, кем я стала. Но эту возможность у нас украли, как и многое другое.
–Сейчас она дома,– сказала Сичи, опять сжав мою руку.– И мы найдем Танаку. Обязательно найдем. И тоже привезем его домой.
–Мне так хотелось бы сказать ей… сказать, что теперь я понимаю. И мне жаль, что я ее не слушала. Жаль, что всегда и всеми силами восставала против того, что она давала Танаке. Мне хотелось бы… хотелось бы сказать ей, что я ее люблю.
–И ей бы это понравилось,– откликнулся Рёдзи.– Больше всего на свете. Но она и так это знала, Мико. Она знала.
У меня больше не осталось слов, одни только слезы, и мы втроем долго стояли там и молчали, оплакивая не только конец жизни, но и конец эпохи, стояли в окружении руин и сами все в шрамах. Но если мы хотели построить нечто новое, сильное и цельное, это невозможно сделать на острие боли. Мы должны построить это на наших мечтах.
39
Рах
Я водил пальцем по строчкам на языке темпачи и медленно читал. Бумага казалась хрупкой, возможно, потому что принадлежала Эзме, а я мог думать только о ее безжизненной, сухой коже. Мне приходилось напоминать себе, что она мертва и, обернувшись, я не увижу ее у себя за спиной – так неотступно присутствовала она в моих мыслях. Я чувствовал на себе ее взгляд, куда бы ни пошел.
«1.Вельд сокрушен предводителем»,– написала она, делая заметки на странице. Имя Гидеона было зачеркнуто, а далее говорилось: «Дишива изгнана своим гуртовщиком».
Я дважды перечитал исходный текст, надеясь найти то, что она упустила, уточнение, какой предводитель имелся в виду, но тщетно.
«2.Вельд сокрушен в тронном зале,– продолжались заметки.– Какая-то ссылка на участие Дишивы в перевороте?»
Спрашивала ли она когда-нибудь Дишиву о том дне? Только это я был сокрушен, смотрел на Гидеона и видел незнакомца, приговорившего меня и вставшего на путь, по которому я не мог идти.
«3.Сокрушен в пещере». Мне не нравилось вспоминать о том, как мы застряли под землей, слишком много было тогда страха.
«4.Заколот в спину императрицей, иначе упоминаемой как некто, являющийся одновременно предводителем и богом».
Я перечитал изначальный текст о четвертой смерти раз шесть, пытаясь найти способ выкрутиться. Мико меня не предавала, по крайней мере в том смысле, какой мы обычно вкладываем в слово «предательство». Она оказалась связанной решением, которого не могла изменить, пообещав Эзме жизнь Гидеона. Но в книге не говорилось однозначно, что это императрица. «Предводитель и бог» могло значить многое. Это мог быть Лео, мне до сих пор было больно вспоминать, как он использовал и предал мою дружбу, или даже сама Эзма, когда бросила меня умирать.
