«5…»
Книгу вырвали у меня из рук, сплетение нацарапанных слов сменилось хмурым лицом Гидеона.
–Рах.– Он спрятал книгу за спину.– Сколько ни читай, ничего нового в ней не появится. И ты не восстановишь силы, если не будешь есть.
Гидеон бросил книгу рядом с седельной сумкой по другую сторону костра и сел, взяв в руки одну из поцарапанных глиняных тарелок, которые где-то раздобыл. Значительная часть последних недель была скрыта за пеленой измождения или заменена словами на языке темпачи, когда я снова и снова перелистывал книгу. Мне следовало отступиться, но каждый раз, закрывая глаза, я видел Эзму, указывающую на меня с ужасом на обмякшем лице: «Ты».
Гидеон жевал и смотрел на меня, низко сведя брови. После Симая он снова изменился. Он не стал лучше и не вернул свое прежнее «я». Так не бывает, как бы этого ни хотелось. Возможно, ему нужно было встретиться лицом к лицу не с Лео, а со своим народом и болью своего поражения. Теперь он действовал чуть более целеустремленно. У него снова появилось будущее.
Он указал на стоявшую передо мной тарелку.
–Ешь.
Я тихо засмеялся и взял тарелку. От громкого смеха до сих пор болели ребра.
–Кажется, ты рад отплатить мне за все то время, когда я указывал тебе, что делать, пока тебе было плохо.
Он не ответил, только ел и смотрел.
Мы много молчали в нашем походе на север, медленном путешествии по равнинам памяти, минуя места, где мы сражались и стояли лагерем, где страдали и теряли людей, которых уже не вернуть. Возвращение домой оказалось труднее, чем я ожидал.
Я сунул в рот комочек риса и медленно жевал, сердясь, что даже такое простое действие до сих пор причиняет боль. С каждым днем мне становилось немного лучше, черные синяки превращались в бесцветные пятна. Диха зашила мои раны. А может, ее лицо всплыло у меня в голове из-за воспоминания о том, как она цокала языком, штопая меня в лагере дезертиров. Она сказала, что я был слишком изранен, чтобы встать и пойти, преследовать Эзму и сражаться, но я вылез из кожи вон, лишь бы прикончить фальшивую заклинательницу, и едва не прикончил самого себя. Взгляд Дихи был настороженным, и она не стала задерживаться возле меня.
Мы с каждым днем уходили все дальше на север, и становилось все холоднее. Мне это не нравилось, но мы двигались так быстро, как только могли, поскольку сидеть в седле даже час было пыткой. Поддерживать огонь костра тоже было непросто, ведь лишь Гидеон мог охотиться, собирать дрова и ухаживать за лошадьми. Я же только вываливался из седла и лежал на земле, жалея себя. И читал книгу Эзмы.
Когда мы закончили ужинать и костер начал угасать, Гидеон развернул циновки и вывалил в кучу одеяла. Мы собирали их, где только могли, и теперь у нас были две туго набитые седельные сумки. И всё же раннее утро впивалось в мои кости ледяными пальцами.
–Вот.– Гидеон бросил последнее одеяло рядом со мной.– Сделай себе гнездышко. Пойду проверю лошадей.
Одеяла были теплые, а некоторые даже мягкие, но, глядя, как Гидеон удаляется в ночь к смутным очертаниям Дзиньзо и Орхи, я думал только о книге Эзмы. Гидеон оставил ее возле седельной сумки. Совсем недалеко, и несколько минут чтения записей стоили краткого приступа боли.
Каждый раз, когда мне какое-то время не приходилось шевелиться, я забывал о том, как трудно двигаться. Доползя до седельной сумки с другой стороны костра, я уже не смог ползти обратно. И поэтому сел и открыл книгу на том месте, где остановился.
«4.Заколот в спину императрицей». Этот пункт волновал меня больше, чем следовало, и я возвращался к нему снова и снова, и каждое воспоминание о Мико вызывало множество самых разных чувств.
«5.Вельд сокрушен предательством, покинут в то время, когда больше всего нуждался в соратниках»,– гласила следующая строка. Я рассмеялся: слишком часто такое происходило со мной.
«6.Вельд сокрушил сам себя, принес в жертву». На этой строке мой взгляд всегда задерживался, я не мог читать дальше, только сидел и гадал, поняла ли умирающая Эзма, что это она сделала эти слова правдивыми. Я всё еще носил в себе эту боль, и даже когда мои синяки исчезнут, а раны затянутся, воспоминания будут жить вечным шрамом в моем сознании, подобно тем, что носил в себе Гидеон.
Я будто силой мысли притянул Гидеона, и он появился рядом, но на этот раз не выхватил книгу из моих рук, а просто устало и печально посмотрел с высоты своего огромного роста.
–Тебе помочь вернуться к одеялам?
Я нуждался в помощи, но помотал головой, предпочитая морщиться и скрипеть зубами, но не признавать, что идея была неудачная. Или что я не могу перестать думать о книге. «Сокрушил сам себя, принес в жертву». Даже добравшись до циновки, я не перестал дрожать, и это не имело никакого отношения к холодному ночному воздуху.
Гидеон бросил в костер последний кусок дерева и расстелил одеяла, создавая теплый кокон. Я был благодарен за одеяла, но только его тепло, когда он прижимался к моей спине и обнимал, позволяло мне спать по ночам.
Гидеон нашел меня в Симае, когда последние лучи солнца уже тянули к небу оранжевые пальцы. Его рука скользнула в мою, он прижался лбом к моей груди, шепча благодарственную молитву. Мне была знакома эта благодарность с тех пор, как я не дал ему перерезать себе горло. «Мы оба сломлены,– думал я, погружаясь в сон,– но, по крайней мере, мы есть друг у друга».
Чтобы добраться до побережья, потребовалось еще десять дней. С каждым из них я мог ехать в седле дольше и помогать больше, хотя пройдет еще много недель, прежде чем я восстановлю былую силу и ловкость. А пока я довольствовался тем, что мог идти, не шипя от боли, как закипающий чайник.
С раннего утра мы чувствовали запах соленых брызг и слышали крики морских птиц, но увидели первый проблеск синевы на горизонте только ближе к вечеру. Гурт Торинов не имел особой связи с морем, а мне на всю жизнь хватило той утлой лодки у берегов Сяна, и все же от этого зрелища к горлу подступил ком.
Гидеон остановил Орху на вершине холма и смотрел вниз, ветер трепал его отросшие волосы.
–Ты уверен, что хочешь это сделать?– не поворачиваясь, спросил он.
Я кашлянул, надеясь, что голос не выдаст моих чувств.
–Да. А ты?
Он пронзил меня серьезным, пристальным взглядом, и у меня внутри все перевернулось, как всегда, когда Гидеон так сводил брови.
–Я не уверен,– сказал он.– Я уже давно смирился с тем, что никогда не увижу степи.
–Ты забрался довольно далеко на север для того, кто не уверен, хочет ли переплыть море.
–Одно дело ехать куда-то, другое – достичь места назначения. И кроме того, я как-то не думал, что это может стать реальностью: поскольку я не могу представить себя дома, этот берег всегда будет в дне пути от нас. Снова и снова.
От мысли, что мы зашли так далеко, только чтобы попрощаться, ком в горле стал еще больше.
