–Гидеон, я…
–Ты не можешь остаться здесь,– перебил он.– Даже если останусь я. Я знаю. Иначе ты выучил бы кисианский и остался со своей императрицей. Вер брии а сенаи.
–Что это значит?
Он улыбнулся, мягкая улыбка стала еще мягче благодаря вечернему свету и развевающимся на ветру волосам.
–«Я пойду туда, куда пойдешь ты». Точнее было бы перевести как «Мой дом – это ты», но так уж слишком сопливо.
–Но приятно.
Я хотел бы ответить теми же словами, но как бы ни желал сохранить Гидеона, когда наконец обрел его, степи звали меня, будто тянули за веревку, обвязанную вокруг сердца. Если Гидеон захочет остаться, мне придется выбирать между любовью к нему и степям, и это будет больно.
–Да, приятно,– согласился он.– Но мы не можем допустить, чтобы твое эго слишком раздулось.
–Это маловероятно. Я и так уже просто скорлупа, набитая сомнениями, но в случае чего ты обязательно напомнишь, какое я дерьмо.
Он поднял брови и улыбнулся, одновременно вызывающе и удивленно, и я подумал, не устремились ли его мысли к той заброшенной лавке в Симае, как и мои. Сколько бы мы ни говорили, что нужно всё обсудить, что это неровное начало нового пути, но мы еще не пошли по нему, никто из нас не был готов к чему-то большему, чем просто знать, что другой рядом. Наши раны еще не затянулись достаточно, чтобы изливать души и мысли даже друг другу.
–Ладно,– вздохнул Гидеон, снова глядя на море.– Не пора ли нам двигаться дальше? Или разобьем лагерь здесь и проделаем остаток пути утром?
Мне ужасно хотелось достичь конечной точки, потрогать соленую воду моря Глаза, но я покачал головой.
–Нет, давай… давай остановимся на ночь здесь. Один день ничего не изменит.
В ту ночь я не вынимал книгу Эзмы из седельной сумки. Мы с Гидеоном развели скудный костер, сидели и болтали обо всем, что придет в голову. Разговор тек подобно волнам и ветру, с легкостью, которой мы не чувствовали уже долгое время. В тот момент Гидеон снова был моим старым другом, но теперь я видел блеск в его глазах, а когда мы улеглись в гнездо из одеял, нас грели не только они, но и страсть.
–Верии а сена йи,– сказал я, когда мы лежали, сплетясь под луной, не обращая внимание на боль в ранах.
Гидеон рассмеялся.
–Вер брии а сенаи. Но нет. Никогда не говори мне то, что, по-твоему, я хочу услышать. Обещаешь? Мне хватит лжи и притворства до конца жизни. И пока ты любишь меня, твоя любовь необязательно должна принимать ту же форму, что и моя.
–Ладно, а как тогда сказать на кисианском «Я всегда буду сражаться за тебя»?
–Эш тории киис ур вер,– сказал он, приподнимаясь на локте и целуя меня в шею. В щеку. В шрамы на подбородке.– Ки’аш ур вер. Ки’вор ур вер. Скорш а сенаи ур вер.
–Слишком много слов. Даже я это понимаю.
–Я сказал, что всегда буду сражаться за тебя. Умру за тебя. Убью за тебя. Сожгу за тебя весь мир.
По коже пробежала дрожь восторга, смешанного со страхом, и я прижался к нему, вновь разгорелось желание.
–Почему твои слова всегда гораздо лучше моих?
–Потому что ты, мое солнце, моя луна, моя земля, моя душа, в этом полное дерьмо.
Когда мы въехали в Харг, солнце еще не развеяло утреннюю прохладу. Дзиньзо и Орха, словно почувствовав нашу нерешительность, замедлили шаг, когда вокруг выросли шатры и загоны. Земля, за которую сражалась Дишива. Я знал, что здесь будут левантийцы, одни останутся, другие отправятся домой, но не был готов к такому их множеству. Или к такому множеству взглядов. Разговоры обрывались, головы поворачивались, и шепот волной несся впереди нас.
–Смотри, а нас не совсем забыли,– заметил Гидеон.– Это хорошо.
–Можем поспорить, на кого из нас таращатся больше.
Он фыркнул от смеха.
–Ты убил заклинательницу.
–Я ничто по сравнению с вами, ваше императорское величество.
О чем бы ни шептались левантийцы, их взгляды провожали нас до самого города, а некоторые Клинки даже пошли за нами, настороженно, будто ожидая, что мы выхватим оружие и перебьем их. Гидеон тяжело вздохнул.
Харг, скорее порт, чем город, располагался у подножия высоких холмов, и его дома будто падали в море. Наверху зеленели поля и уже паслись лошади, повсюду, словно грибы, вырастали скопления шатров. Я скептически относился к планам Дишивы, но те левантийцы, которые не стали глазеть на нас, занимались делом: рыбачили, строили, что-то готовили на одном из многочисленных костров. У кромки воды даже шла игра в хойю, босоногие Клинки бросались за мешком, приземляясь на темный песок.
–Рах, дружище!– По ступенькам соседнего дома поспешно спускался Амун.– Ну наконец-то! Сколько можно заставлять себя ждать!
–Столько, сколько нужно,– проворчал себе под нос Гидеон.
Времени отвечать не было: Амун пронесся сквозь собравшихся зевак, от широкой улыбки у него едва не трескалась голова. Он раскинул руки, и, спешиваясь, я упал в его крепкие объятия. Когда он наконец меня отпустил, я был уверен, что к сломанным ребрам добавилось еще несколько.
–Ты так долго ехал, я уж подумал, что вас сожрали дикие кролики.
–Ну уж нет, я не настолько плох, чтобы не сожрать их первым. Хотя, если быть честным, то охотился Гидеон, а я только жаловался.
После упоминания Гидеона Амун посмотрел на него и сухо поприветствовал:
–Гидеон.
–Амун.
Через несколько секунд неловкого молчания Амун повернулся к собравшимся и замахал руками.
–На что вы тут уставились? Здесь вам не балаган, идите, займитесь делом.
Ворча и бросая на нас долгие взгляды, группа разошлась, чтобы разнести слухи по поселению. Вскоре всем и каждому станет известно, что прибыли убийца заклинательницы и император.
–Как вижу, наша слава бежит впереди нас,– сказал я, глядя на группу Клинков неподалеку.– Дурная слава.– Когда я решился снова взглянуть на Амуна, его лицо искажала гримаса, которая только усилилась, когда я добавил:– Они уже придумали для меня прозвище?
–Ты не захочешь его узнать,– ответил он.– Оно нелепое и бессмысленное, и я уверен, что они забудут его, как только ты…
–Уберусь с глаз долой?– закончил я, чувствуя скорее утомление, чем гнев. Как плохи были бы их дела, если бы я сделал иной выбор, но гораздо проще притворяться, что они и пальцем меня не тронули или не приняли собственное неудачное решение. Легче было заклеймить меня изгоем, похоронив благодарность вместе с чувством вины. Я сжал руку Амуна.– Давай, выкладывай. Лучше знать.
Гримаса, похоже, приклеилась к его лицу. Он посмотрел на Гидеона, словно прося о помощи, но не получил ее.
Амун вздохнул.
–Это… Они называют тебя Богоубийцей.
