Его руки на моем платье были холодны, но так уверенно поднялись по моей спине, что я задрожала. Мне хотелось большего, хотелось почувствовать их прикосновение к коже, и я начала развязывать кушак. Завтра мне завяжут свадебный кушак, но пока я живу вне политики, вне войны и ожиданий, вне ответственности своего титула, просто как Мико.
Кушак упал на пол, платье распахнулось, обнажив полоску кожи. Глаза Раха жадно скользнули вниз, но мне все равно требовалось больше. Мне хотелось быть желанной, и, если бы он не провел ладонями по моей коже, я сама немедленно сбросила бы платье.
Рах прошептал что-то мне в ухо, и я поняла только одно слово: «холодно».
–Тогда согрей меня,– выдохнула я слова, подставляя ему губы.
Вопреки ожиданиям, его поцелуй был неуверенным, больше похожим на вопрос, прямо как наш первый поцелуй в конюшне, выражал уважение в ожидании согласия с моей стороны. Удивительно: мужчина, который не берет то, что хочет, пока не убедится, что я тоже этого хочу. Он снова оставил пространство между нами, чтобы я могла отстраниться от мягкого прикосновения его губ, но я провела руками по отросшей щетине на его голове и притянула ближе. Он обхватил меня за спину, согревая руки, а движение языка по моим губам обещало так много, что я прижалась к Раху, желая получить все, что он предложит.
Слившись в поцелуе, мы, спотыкаясь, отошли от двери к потрескивающему теплом костру и разложенным циновкам. Рах сунул руки мне под одежду, распалив меня, и мимолетные мысли о Гидеоне исчезли.
Разрываясь между желанием медленно насладиться каждым мгновением и отчаянной потребностью обладать им сейчас же, я скинула сандалии и толкнула его на циновку. Рах стянул через голову рубаху, обнажив мускулистую грудь, испещренную старыми и новыми шрамами. Кто-то мог бы сказать, что они его уродуют, но они были гобеленом его жизни и обладали уникальной красотой. После поцелуя Рах отстранился, чтобы отбросить рубаху, но вскоре прижался ко мне грудью, горячей, в отличие от холодных рук. Его новый поцелуй был страстным, язык скользил по моему языку, а кожа таяла от прикосновения к его коже – такое великолепное ощущение, что хотелось сохранить его навечно. Рах выразил эти чувства стоном у моих губ. Он хотел меня так же сильно, как и я его, но мы уже заходили достаточно далеко, и внезапный страх, что все снова может закончиться ничем, подстегнул мое нетерпение. Не зная, как попросить его лечь, я по наитию просто поставила ему подножку.
Рах упал на циновку. Он мог бы этого избежать, но со смехом удивления откинулся навзничь. Я проглотила извинения, прежде чем успела высказать, и усмехнулась, наслаждаясь обретенной властью. Я отдавала приказы как императрица, но в эту роль я вживалась, надевала на себя эту личину, вела себя с притворными уверенностью и силой. А сейчас получила совершенно новое царство.
Рах притянул меня к себе, схватив за руки.
Я переместилась, и он застонал. Я не знала, чего от меня ждут, но меня направляла жажда прикоснуться к нему, и я прижалась грудью к его груди и возобновила поцелуй, за что была вознаграждена еще одним стоном. Это было изумительно, так естественно, искренне и свободно.
Когда я пробралась в его комнату в первый раз, твердый бугор у него в штанах меня потряс, но на этот раз страха не было. Рах извивался подо мной, сминая ткань, а потом стянул штаны и лег на циновку обнаженным. Желание убежать было сильнее, чем я готова была признать, хотя я знала, что он будет нежен. Знала, что позаботится обо мне. Знала, что не утолю свою жажду, пока не почувствую его внутри.
Он прошептал какие-то нежности и провел ладонью по внутренней стороне моего бедра. Его пальцы проникли под мое белье и коснулись того места, где сосредоточилась вся моя жажда, и настал мой черед охнуть. Продолжая говорить, он мягко коснулся меня, распаляя жажду, а потом сунул пальцы внутрь.
Я вскрикнула. Но не могла остановиться. Мне хотелось навеки сохранить эти ощущения, хотелось, чтобы время застыло и мы до конца дней не разъединялись. Рах улыбнулся и надавил сильнее, ему явно нравились мои стоны, как мне нравились его. Только для меня все это было внове, такие странные и восхитительные чувства, однако ничто не могло сравниться с тем мгновением, когда он убрал пальцы и в меня вошла его твердая плоть.
К моим вздохам чистой радости примешивалась боль. Это меня потрясло, но я не хотела отстраняться. Лучше боль, чем ничего. Все лучше, чем уйти и никогда не узнать, чего жаждет мое тело. И когда Рах осторожно начал двигаться подо мной, а его взгляд встретился с моим, никакая боль не могла загасить мою пылкую потребность в нем.
Он мягко покачивал бедрами, толкая их ко мне. Как мне хотелось спросить, что делать, и я жалела, что не оказалась под ним: было что-то вызывающее в том, чтобы сидеть на нем верхом. Он позволял мне завладеть собой, если я хочу, и это, как ничто другое, побуждало покрепче обхватить его ногами и не отпускать.
Он сжал руками мои бедра с таким же желанием, которое пронизывало меня до глубины души. Я не решалась полностью снять платье, но, когда Рах ритмично входил в меня, оно упало сначала с одного плеча, затем с другого, превратившись в лужицу из заляпанного в пути шелка. Мне всегда невольно хотелось прикрыться, скрыть от мира отсутствие женственных форм, но он смотрел на меня как на самое прекрасное существо во всем мире. Он провел руками по моему животу и груди и прикусил губу, его тихие стоны от удовольствия – вот и все, что мне требовалось.
Его страсть нарастала, а движения ускорялись, и я наклонилась, чтобы поцеловать его разомкнутые губы, коснуться грудью груди. Я понятия не имела, что меня ждет, но была уверена лишь в том, что непрекращающаяся боль что-то у меня отнимает. Я пыталась сосредоточиться или расслабиться, но оказалось, что недостаточно хотеть его, хотеть этого. В моем воображении этот волшебный момент не включал ни боли, ни смятения, ни томления, сконцентрированного между ног, однако наполняющего все тело так, что невозможно насытиться. Все казалось таким простым, таким идеальным, никаких мыслей, только блаженная истома.
Только при этом мы потели, сплетали руки, и Рах держал меня, а я его, пока он не вскрикнул мне в ухо, не охнул от боли и удовольствия, и всех чувств между ними.
Когда он задрожал, совершенно не контролируя себя, я позавидовала ему. Позавидовала тому, как он выгнул спину от блаженства, и зависть смешивалась с ликованием от того, что это я доставила ему столько радости.
Не зная, что делать и закончилось ли все, я пыталась найти слова, чтобы выразить свое замешательство, но прежде чем успела что-то сказать, его руки сомкнулись на моей талии, и, прижав к своей гладкой груди, он перевернул меня на спину. Я оказалась на циновке, и, как и раньше, он ввел в меня пальцы. Я задохнулась от другого ощущения – теперь это было не его мужское естество, а нечто более мягкое. Рах смотрел на меня, прикасался так, словно существует только для меня. И с бесстыдной ухмылкой, которую я никогда у него не видела, опустил голову мне между ног.
От прикосновения его языка я как будто перестала находиться в собственном теле, потому что никогда прежде не испытывала такого удовольствия, и отдалась этому чувству, решив испытать то же, что и он, сполна насытить свою жажду, иссушающую меня как пламя. И этот огонь он разжигал каждым движением, прикосновением и толчком языка, пока мои мысли полностью не растворились, оставив только неутолимый голод. Мне хотелось еще и еще.
