Я не смогла сдержать крик, который прорвался насквозь, начавшись под языком Раха, скользнул вверх по телу, пока не сорвался с губ,– хриплый и похотливый. Мне тут же стало стыдно за себя, за то, как сильно мне это понравилось. И как я хотела сохранить это новое ощущение. И вот я лежала, учащенно дыша и чувствуя себя странно. Невесомость и тяжесть, напряжение и расслабленность, удовольствие и боль смешались настолько, что я не могла понять, где кончается одно и начинается другое. Разве что все эти чувства уже угасали – недолговечные, как и все в жизни. Такая горькая мысль, и я не могла не задаться вопросом, будет ли у нас когда-либо возможность это повторить.
Рах поднял голову, его пальцы соскользнули с меня, пока еще не угасла дрожь ощущений, и выражение его лица подсказало, что его мысли схожи. Словно извиняясь или успокаивая, он приподнялся и нежно поцеловал меня, не так страстно, как раньше, а медленно и нежно, в унисон с моим странным настроением. На вкус поцелуй оказался слегка солоноватым, как слезы, которые я старалась сдержать. Каким-то образом мы понимали друг друга без слов. Сейчас мы могли быть самими собой, забыв на это время о мире вокруг, но как только выйдем за дверь, все закончится. Он снова станет капитаном левантийцев, а я – императрицей.
–Мне жаль,– сказал он по-кисиански, когда наши губы разомкнулись. Последняя дань уважения, которое я уже едва могла выносить.
–Мне тоже,– отозвалась я.
Так оно и было. Даже если бы мы могли разговаривать, то что еще могли сказать? Я ведь не попрошу его бросить все, что ему дорого, как и он не попросит меня.
Меня переполняло желание подняться и уйти, пока еще есть силы, и я встала, схватила сброшенное платье и запахнула его на себе дрожащими руками. Обнаженный Рах сел, подогнув под себя колено, как однажды сидел перед подносом с едой на постоялом дворе в горах рядом с Аньси. С тех пор как будто пришло к финальной точке то, что никогда не должно было случиться.
Он не встал, и когда я повернулась к двери, не попытался меня остановить, вероятно, понимая, что потом расстаться будет тяжелее: мы проникнемся надеждой, которой не суждено сбыться.
Я наклонилась, чтобы поцеловать Раха в макушку, и его темная кожа от холода покрылась мурашками. Он поднял голову, предлагая губы, и я нежно поцеловала их, пытаясь передать все пожелания, которые не могла выразить словами,– счастливого будущего для него и его народа. Всю благодарность за каждое мгновение, проведенное с ним, за все, что он показал мне и подарил, чему научил. Я была даже рада, что не могу это произнести, потому что слов все равно было бы недостаточно.
А потом я взяла кушак, сандалии и вышла в холодную ночь. И лишь один раз оглянулась.
Лагерь затих, и я незаметно вернулась в нашу хижину, радуясь тому, что осталась наедине с телесными ощущениями и горем, смешанным с радостью. К этому я была не готова. Я всегда добивалась желаемого, знала, что, если буду стараться изо всех сил, у меня получится, вот только не все можно исправить. Некоторые люди не меняются, иначе просто перестанут быть собой.
Я вошла в хижину под шелест слов Нуру и тут же застыла на пороге, ощущая спиной холод, а лицом тепло. Я собиралась сразу же рухнуть на спальную циновку, не желая разговаривать или делиться опытом, чтобы в болтовне не растворились впечатления. Мне хотелось хранить их в душе и оберегать, никогда не забывать эти мгновения, сколько бы боли это ни причинило.
Но моя циновка была занята. Не знаю, пришел ли он прямо сюда или они заметили его снаружи, но в хижине растянулся Гидеон э’Торин, положив голову на колени Сичи.
–Что…
Сичи прижала палец к губам и прошептала:
–Он недавно заснул. Нуру нашла его снаружи, он метался там как дикий зверь.
В ее словах звучала глубокая печаль, и у меня внутри шевельнулась вина за то, что поставила ее в такое положение.
–Прости.
–За что? Это ведь я не сумела спасти его от Лео.
–Сичи…– начала Нуру, но взгляд Сичи заставил ее умолкнуть.
–Даже если я ничего не могла сделать, это не перестает быть правдой. Беги, скажи Раху, что он здесь, чтобы не волновался, и приходить ему необязательно. Гидеон заснул и останется до утра.
Воистину императорское спокойствие Сичи заглушило жалобы Нуру, и та ушла, больше ничего не добавив. Наступила тишина.
–Он был добр со мной,– через некоторое время объяснила Сичи, не поднимая головы.– А Нуру при взгляде на него видит только капитана, который подвел свой народ. Человека, который заключил союз с чилтейцами и позволил Лео Виллиусу собой манипулировать. В ней слишком много гнева, чтобы увидеть нечто другое.
–Ты хотела выйти за него замуж?
–Поначалу нет, но, познакомившись с ним, захотела. Сейчас он не такой, но тогда выглядел воплощением бога. Он говорил, и люди слушали. Он улыбался, и все улыбались в ответ. Он был умным. Целеустремленным. И умел меня рассмешить. И он знал о нас с Нуру.
Похоже, ей хотелось сказать что-то еще, но она так ничего и не добавила, и я не могла не задуматься о том, как все обернулось бы без вмешательства Лео Виллиуса. Не оказались бы мы с Сичи на разных сторонах в войне? Две императрицы борются за власть, одна с мужем-иностранцем, а другая в одиночку.
Снаружи шаркнули шаги, и Нуру отдернула занавеску. Вместе с порывом холодного воздуха вошел Рах. Наши взгляды понимающе встретились, но и только, и это было как удар кинжалом в сердце. Я ведь уже ушла от него. Это жестоко.
–Надеюсь, ты сказала ему, что не нужно было приходить,– сказала Сичи.
–Конечно, но он ответил, что только он несет ответственность за Гидеона.
Рах сделал несколько шагов и замер на полпути к Сичи, не зная, желанный ли он здесь гость. Его взгляд перемещался от Гидеона к Сичи и обратно, выражение лица было непроницаемым.
–Скажи ему, я сожалею, что не справилась,– сказала Сичи.
Нуру поколебалась, но Сичи и Рах выжидающе смотрели на нее, и она перевела. Как бы Нуру ни относилась к своему бывшему капитану, Рах кивнул Сичи, и на мгновение они обменялись взглядами, полными горя, боли и понимания, которому я не могла не позавидовать, как бы это ни было глупо.
–Спасибо,– сказал Рах и, опустившись на колени, положил руку Гидеону на плечо.– Гидеон?
Видимо, бывший император спал некрепко, потому что тут же дернулся, будто его окатили ледяной водой, и свалился с коленей Сичи. Его голова ударилась об пол, и он отполз, бормоча «прости» и «нет» между вздохами. Замерев, он уставился на Раха, который медленно шел к нему, успокаивающе выставив ладони.
Когда Рах приблизился, Гидеон попытался оттолкнуть его, прижав к груди руку, которую я совсем недавно целовала, которой владела так недолго. Рах выставил вперед ногу, чтобы сохранить равновесие, но не отошел, а крепко обнял сопротивляющегося Гидеона и держал его, пока тот не успокоился. Рах стоял, как камень в бушующей реке, спокойно и неподвижно, не обращая внимания на потоки слез и слюней Гидеона. Когда наконец Гидеон затих, Рах помог ему подняться и посмотрел на каждую из нас, будто ожидая, что мы скажем.
