–Пока не знаю,– солгал я.
Смахнув надоедливого жука, Гидеон бросил на меня скептический взгляд.
–Однажды ты пошел против нее и объявил Разделение. Те, кто хотел тебя послушать, уже послушали. В этот раз ничего не изменится, тем более что она почти всех настроила против тебя.
Мне нечего было ответить. Он прав, но это не имело никакого значения.
Некоторое время мы ехали в молчании, которое могло бы быть дружеским, но Гидеон явно хотел сказать что-то еще, и это нарушало мое спокойствие, словно нытье ребенка.
Наконец он решился.
–Ей не понравится, если ты снова встанешь у нее на пути.
Скорее предостережение, чем вопрос. К счастью, я не рассказывал ему, как Эзма объявила кутум, а Деркка опоил меня, иначе предостережение было бы куда жестче.
Я ничего не ответил, и Гидеон вздохнул.
–Что бы ты ни сделал, тебя за это возненавидят,– сказал он, разглядывая уши своего коня.– Если снова пойдешь против нее. Если бросишь ей вызов или даже убьешь, защищаясь, тебе придется нести это вечно. Неважно, что ее изгнали. Неважно, что она сбилась с пути. Она заклинательница лошадей. Никто еще не вступал в схватку с заклинателем.
Под его нарочитым спокойствием сквозила тревога.
–Неважно, что кому-то, наверное, нужно это сделать,– продолжил он.– Этот человек будет навсегда обесчещен. Ты ведь это понимаешь?
Я много думал об этом и удивлялся, как мало это волновало меня теперь, когда не осталось ничего, кроме злости.
–Рах, Убийца Заклинателей,– насмешливо кивнул я.– Отличное прозвище, тебе не кажется?
Он одарил меня суровым взглядом.
–Я серьезно.
–Я тоже.
Он пристально смотрел на меня, наморщив лоб.
–Серьезно-серьезно?
–Серьезней не бывает.
Гидеон фыркнул от смеха.
–Рах Убийца Заклинателей. Это просто нелепо. Честно, Рах, она опасна и угроза всем левантийцам, но тебе не обязательно это делать. Не обязательно мстить за то, что случилось с Птафой. Мы даже не уверены, что она приложила к этому руку.
Я остановил Дзиньзо и хмуро смотрел на Гидеона, пока он тоже не остановил Орху и не повернулся ко мне.
–Месть здесь ни при чем. Да, я зол, и эта злость, похоже, уже не утихнет, но с Эзмой нужно что-то решать, и не только потому, что я этого хочу. Она знала о Гостях, пробирающихся в головы наших гуртовщиков, и ничего не сделала, потому что это играло ей на руку. В чем бы ни заключались ее планы, в них точно не входит усиление левантийского народа, скорее, наше уничтожение, чтобы освободить место святой империи.
–Я знаю. Но это не значит, что ты или кто-то еще должен вмешиваться.
Он будто говорил на чужом языке.
–Что значит, никто не должен вмешиваться? Если мы не вмешаемся, наш народ и наш образ жизни исчезнут.
–Такое происходит сплошь и рядом,– пожал плечами он.
–Тебе правда плевать?
–А не должно быть?– Он сдвинул брови, и они стали похожи на орлиные крылья.– Много воды утекло с тех пор, как я чувствовал себя своим среди левантийцев. Даже будучи их предводителем, я не был одним из них.– Он усмехнулся.– Неужели ты думаешь, что мы вернемся домой и найдем все таким же, каким оставили? Что мы не изменились настолько, что больше не сможем жить как левантийцы? Даже если отправленные сюда Торины меня простят, я ведь был императором. Я не могу просто снова выполнять приказы гуртовщика. А ты можешь?
Правильный ответ тут же оказался у меня на языке, но это была ложь. Гидеон был прав тогда, в маленькой хижине под Куросимой: ябольше не хотел ни за кем следовать. Я хотел быть заметным, хотел вести за собой, хотел, чтобы все мной восхищались – непобедимым Клинком, поступавшим правильно, когда все остальные не сумели.
Я ничего не сказал, но Гидеон тихо усмехнулся и развернул Орху обратно на дорогу, оставив меня наедине со своими мыслями.
В середине дня мы остановились, чтобы дать отдых лошадям. Несмотря на усиливающийся холод, день был неприятно жарким и по-кисиански влажным и душным. Он высасывал силы быстрее, чем сухой, и, несмотря на медленный темп, лошади вспотели, да и мы тоже.
Мы спешились у ручья и дали лошадям напиться, а сами разминали затекшие руки и ноги и ковырялись в скудных припасах. Гидеон устроился в тени, привалившись спиной к дереву, но я был слишком встревожен, чтобы расслабиться. С тех пор как Гидеон спросил, могу ли я вернуться в степи и снова стать частью гурта, я не находил покоя. Я лишился понимания своего места и цели, но в этом было что-то захватывающее. В голове все время крутились слова Тора.
«У меня нет ничего своего, зато я могу отправиться куда угодно и быть кем угодно, ни перед кем не отчитываясь. В такой свободе есть своя прелесть».
Сбившись с пути, я обрел бесконечные возможности, от которых гудел разум. Я убеждал себя, что должен чувствовать себя потерянным, нелевантийцем, что мне должно быть стыдно за потерю гурта, но это ничего не меняло.
–Я уже устал слушать, как ты топчешься,– проворчал Гидеон с закрытыми глазами.– Сядь или отойди подальше.
Я рухнул на землю перед ним, будто кто-то внезапно подрубил мне ноги.
–Похоже, я умудряюсь бесить всех подряд, даже не прилагая усилий.
Гидеон приоткрыл один глаз.
–Потому что заставляешь людей чувствовать себя плохими. Ты не сгибаешься и не ломаешься, и это очень расстраивает, хоть и требует уважения. Ты даже бросил мне вызов за должность гуртовщика, помнишь?
–Не за должность, но да, я помню. Тебе это не слишком понравилось.
Он открыл оба глаза и устало посмотрел на меня.
–Я много работал. Многим пожертвовал. Пытался построить фундамент чего-то нового, а ты никак не мог этого увидеть. Конечно, мне это не понравилось. Но это не значит, что ты ошибался.
–Как и ты.
–Приди в себя,– пробормотал я, отводя взгляд от его горла, губ и мягких завитков волос. Нужно было поискать еду, чтобы пополнить запасы, налить воды в бурдюки и проверить лошадей, но я не шевелился.
Когда я снова посмотрел на него, Гидеон наблюдал за мной, наклонив голову набок и слегка нахмурившись.
–Ты говоришь сам с собой?
–Да. Ты слишком устал, чтобы ругать меня, приходится делать это самому.
Он пожал плечами.
–Я могу отругать тебя, если хочешь. Что нужно говорить? Ты ужасно владеешь метательным копьем, хотя в твою защиту должен сказать, что ты не любил тренироваться из-за больного плеча. И из лука ты стреляешь хуже, чем мог бы.
–Это все не то.
–Ладно. Ты упрямый, дремучий тупица, который приводил меня в бешенство столько раз, что и не сосчитать, и ты…
