–Рах, влево.
Сила приказа Гидеона как будто проникла в глубину души, туда, где хранилось прежнее доверие друг другу, когда в пылу сражения каждый всегда знал, где находится другой. С тех пор прошли годы. Слишком много лет. И все же по его слову я ушел влево, используя опасную брешь в обороне Рорше и оставив свой правый бок без защиты. Моя сабля вонзилась в живот Рорше, и с каждой секундой я ждал, что клинок Безымянного проткнет мне бок, и нас с Рорше постигнет один и тот же кровавый конец.
Тело упало на землю. По моим венам побежала паника, я пинком отпихнул Рорше, высвободив саблю, и повернулся. Мне не пришлось спрашивать, все ли хорошо с Гидеоном: на траве лежал Безымянный, из его перерезанного горла лилась кровь.
–Все кончено,– не выпуская из рук окровавленный клинок, крикнул Шении Гидеон.– Уходи, чтобы нам не пришлось отправлять к богам четыре души.
Она наложила стрелу и дрожащей рукой натянула тетиву.
–Да пошел ты!
Шения выстрелила. Гидеон толкнул меня, и я упал на землю, боль прошила тело и закончилась знакомым гвоздем в ухе. Я мечтал никогда больше не шевелиться, но звук вынимаемой из колчана второй стрелы заставил меня перекатиться.
От боли в ухе меня тошнило, но я вскочил на ноги, поляна кружилась, и я с трудом разглядел Шению. Слишком далеко, мне не успеть раньше, чем она снова выстрелит, но ярость все равно заставила броситься в атаку. Издав полный боли и гнева рев, я помчался к Шении, не думая том, что буду делать, полный решимости разорвать ее на части. Она могла бы проткнуть меня стрелой, но я не замедлил бы бег.
Шения опустила лук и побежала. Она была быстра, но у меня была фора, я мчался за ней, словно преследующий жертву хищник.
–Рах!– сквозь стиснутые зубы окликнул меня Гидеон.– Пусть уходит!
Мольба в его голосе остановила меня, и я резко обернулся, позволив Шении скрыться в лесу. Гидеон стоял на коленях возле мертвых тел, глядя в небо, по его руке стекала кровь.
–Проклятье.
Я поспешил назад, борясь с головокружением и болью в ухе.
–Просто отпусти ее,– повторил Гидеон, когда я подошел ближе. Он не шевелился, лицо так и было обращено к небу, а горло открыто, как в тот раз, когда я поцеловал его. Время для подобных воспоминаний было неудачное, но я никак не мог от них избавиться, пока осматривал руку Гидеона.
–Ты теряешь много крови.– Я отодвинул край рукава, не обращая внимания на шипение Гидеона.– Но, кажется, рана не очень глубокая. Ты вытащил стрелу?
Эти слова заставили его забыть о небе и посмотреть на меня.
–Я что, по-твоему, идиот? Конечно нет, эта штука просто задела меня, вырвав кусок мяса, словно дикий зверь.
–Надо бы зашить, но нам нельзя здесь оставаться, она может вернуться.
Я встал, а Гидеон указал на тела.
–А как быть с их головами?
Я посмотрел на троих Клинков, хотевших отнять у нас жизнь. Оказали бы они нам такую честь?
–Оставь их. Шения вернется за лошадью и все сделает, тем более что они погибли по ее вине.– Достав из седельной сумки веревку, я туго перетянул руку Гидеона.– Пошли,– сказал я, подталкивая его к Орхе.– Нужно убираться отсюда, пока Шения не привела новых друзей.
Гидеон кивнул и, шипя от боли, позволил мне помочь ему взобраться на лошадь.
Часом позже Гидеон вывалился из седла, приземлился на колени и покатился. На ткань, которой я завязал его руку, налипла грязь. Боль в ухе усилилась от езды, но помочь было некому, и я принялся за работу. Прислонив Гидеона к толстому стволу дерева, я отправился на поиски дров. Ни Ладони, ни гурта, только мы вдвоем в кисианской глуши, вдали от дома или безопасного места. Никто не разведет костер, не наберет воды, не добудет еды. Не очистит и не зашьет рану Гидеона. Кроме меня.
Огонь. Вода. Еда. Времени охотиться не было, поэтому я собрал грибов, которые Мико готовила тогда в холмах, и выудил из седельной сумки Дзиньзо сухие рисовые хлебцы. В перерывах я проверял Гидеона. Он был бледный, но в сознании.
К тому времени как я начал греть воду на костре, уже смеркалось. Не имея котелка, я решил соорудить треногу из палок, чтобы подвесить над огнем бурдюк с водой. Кожа, скорее всего, испортится, а вода не закипит, но теплая вода лучше, чем ничего.
–Ладно, пришла пора повеселиться,– сказал я, положив руку на плечо Гидеона. Его веки слегка приоткрылись.– Уверен, ты всю жизнь ждал, когда же я буду тыкать тебя иголкой, и вот наконец дождался. Моя очередь украсить тебя моим неповторимым шитьем.
–А это обязательно?
–Думаешь, я просто хочу развлечься? Двигай поближе к огню.
–Ты уже развел костер?– пробормотал он, сонно моргая.
–Нет, мне было лень, поэтому я использовал магию, тем более что магический костер греет лучше обычного. Подойди поближе и сам посмотри.
Он подозрительно прищурился.
–Ты смеешься надо мной?
–Нет, пытаюсь поддержать боевой дух и несу всякую чушь. А теперь подойди к огню, и я наконец сделаю то, что нужно.
Это его расшевелило. Он зашаркал к костру, скрипя зубами и морщась при каждом шаге, и вид у него был такой, будто его вот-вот вырвет.
–Отлично. Как ты смотришь на то, чтобы посидеть, пока я буду шить? Так будет удобнее, но если собираешься потерять сознание, то лучше не надо.
–Мне не впервой.
–Все так говорят.
Замешательство на его лице было настолько восхитительным, что я ухмыльнулся, несмотря ни на что.
–Я попробую стянуть с тебя рубаху, не разрезая ее, потому что здесь уже слишком холодно, но не уверен, что получится.
Гидеон кивнул и стал, шипя от боли, помогать мне сдирать рубаху, прилипшую к коже из-за засохшей крови, грязи и пота. Осматривая рану, я напомнил себе, что могло быть и хуже: рана могла быть глубже или стрела могла попасть в центр руки, или в спину, или в горло. Гидеон мог уже умереть. Но могло быть и лучше. Если бы его вообще не ранило или с нами был целитель, чтобы зашить рану.
Будто угадав мои мысли, он сказал:
–Когда в последний раз ты кого-нибудь зашивал?
–Ты не хочешь знать ответ.
–Вот как. Ладно. Где ты взял нитку и иголку?
–Диха дала,– ответил я, доставая из седельной сумки Дзиньзо маленький мешочек.– Потому что я постоянно получаю раны, делая всякие глупости.
Достав из мешочка полоску ткани, я посыпал ее солью и полил теплой водой, чрезвычайно гордясь своей изобретательностью. Гидеон смотрел на меня с неодобрением. Он не жаловался, только скрипел зубами, пока я промывал его рану. Прошло уже несколько часов, и кровь запеклась, но порез был слишком длинным и глубоким. Поэтому, когда рана стала чистой, я достал иголку. Не торопясь, подержал в огне сначала один конец, потом другой, обжигая кончики пальцев.
