Все Клинки умели обрабатывать простые раны, а кое-кто учился большему у целителей гурта, но я никогда этим не интересовался.
–Тебе нужна нитка подлиннее,– сказал Гидеон, когда я вставил нитку в иголку.– Дай-ка.
Я держал иглу, а он протягивал нить сквозь ушко, пока результат его не удовлетворил.
–Если не знаешь, сколько потребуется, отмеряй на длину руки. Если сделать длиннее, нитка будет путаться.
–Можешь сам все сделать, если хочешь.
–Нет, я тебе доверяю.
Он закрыл глаза и выдохнул, держа руку на колене. Я поднес иглу к его коже. Передвинул. Решил начать немного левее. Передумал. Подумал о Йитти и захотел крикнуть. Гидеон не торопил меня, даже если и хотел.
Когда я наконец воткнул кривую иглу в его кожу, он охнул, но не дернулся и не открыл глаз. Я забыл, как сильно сопротивляется человеческая плоть, крепкая, словно дубленая шкура, но при этом напоминает, что еще живая. Сочится кровь. От холодного ветра шевелятся волосы и появляются мурашки. И под моими пальцами, крепко сжимающими руку, стучит сердце.
Гидеон остался верен своему слову и не потерял сознание, хотя я работал медленно и осторожно, не обладая уверенностью Тепа, Йитти или Дихи, чтобы шить быстрее и думать не только о том, где делать следующий стежок. Когда я наконец закончил, то промыл шов и достал из мешочка последние полоски ткани, чтобы крепко перевязать рану. И только потом вздохнул, как будто впервые с тех пор, как мы остановились. Сейчас мне нечего было делать. Это продлится недолго, но пока Гидеон лежал, накинув на себя плащ вместо одеяла, я просто сидел и наслаждался тем, что не нужно шевелиться. Не нужно думать. Не нужно даже прислушиваться к гомону Клинков и гадать, как долго они позволят мне возглавлять их.
Спать нам обоим одновременно было небезопасно, поэтому я сидел рядом с Гидеоном, жевал обугленные грибы и смотрел на огонь. Дыхание Гидеона выровнялось, он погрузился в глубокий сон, и вскоре я обнаружил, что смотрю на него. На неглубокую складку между бровей, темно-рыжие отрастающие волосы и щетину на подбородке. На темную выемку между ключицами, изгиб шеи и длинные пальцы, сжимающие край импровизированного одеяла. И мало-помалу на меня навалилась печаль. Та, что приходит с пониманием, с признанием того, что долгое время отрицалось.
–Гидеон,– прошептал я, чтобы проверить, проснется ли он. Но он спал, и складка между бровей никуда не делась. Я коснулся его волос, пропуская мягкие пряди сквозь пальцы, но он так и не проснулся. С колотящимся сердцем я сказал:– Я не готов к тому, чтобы ты знал. Но… я люблю тебя. Думаю, я всегда любил тебя, просто очень хорошо научился убеждать себя, что ты мой друг. Мой герой. Мой брат.– Я глубоко вздохнул.– Поэтому я и поцеловал тебя, когда не должен был, и мне очень жаль.
Он ничего не ответил. В лесу вокруг нас кипела вечерняя жизнь. Ничего не изменилось, но мне почему-то стало немного легче.
18
Мико
Министр Оямада забарабанил пальцами по столу – единственному предмету мебели, оставшемуся в моем шатре. Хорошо хоть перестал расхаживать туда-сюда в тесном пространстве.
–Не могли бы вы посидеть спокойно, ваше величество,– уже в десятый раз попросила стоящая за моей спиной служанка.
Не опытная придворная горничная, но уж лучше пусть прической займется служанка, работавшая у жены богатого купца, чем пытаться сделать это самостоятельно или просить Оямаду. Я представила, как он втыкает шпильки мне в волосы и все больше раздражается, и не могла не улыбнуться.
–Я не могу обещать, что сделаю все как надо, если ваше величество не будет сидеть смирно.
–Ее величество просто нервничает,– сказал Оямада, продолжая барабанить по столу.– В конце концов, вы ведь одеваете ее к свадьбе.
–И даже не могу побарабанить по столу, поскольку вы его отобрали,– заметила я.
Пальцы министра Оямады резко замерли.
–Просто от скуки, ваше величество.
Я собралась повернуться и бросить на него насмешливый взгляд, но остановилась. Служанка цокнула языком и продолжила свое занятие.
Некоторое время, пока она трудилась, мы сидели молча, но в конце концов тишина стала такой же невыносимой, как и стук его пальцев.
–Вы знаете Мансина лучше, чем многие другие,– сказала я, стараясь не дернуться.– Как, по-вашему, что он задумал на самом деле?
–Как я уже говорил, точно не знаю,– отозвался Оямада, проведя сухой морщинистой рукой по поверхности столика.– С одной стороны, он человек предсказуемый, но при этом способен… на неожиданные поступки. Несомненно, такая комбинация делает его превосходным генералом, сдержанным, но умеющим удивлять.
–Это не слишком утешает,– сказала я, скрежеща зубами оттого, что меня дергают за волосы и втыкают острые шпильки.
–Я не сообразил, что ваше величество нуждается в успокоении, в этом случае не стоило спрашивать, что, по моему мнению, задумал Рё. Вы ведь собираетесь выставить его дураком перед лицом стольких влиятельных людей.
Я глубоко вдохнула и медленно выдохнула, но напряжение во всем теле никуда не делось. Я собиралась прискакать к свадебному шатру и разрушить попытку Мансина сковать союз с Лео Виллиусом. Собиралась не только объявить, что Сичи – моя жена, но заключить собственную сделку с религиозным лидером чилтейцев. Многое может пойти наперекосяк. Мансин может меня арестовать. Доминус Виллиус может выступить против меня, несмотря на соглашение, которое выторговала Кассандра. Даже Кассандра способна доставить неприятности, если на нашем пути встанет ее второе «я».
Я прикусила губу.
–Остальные готовы ехать? Я про брата доминуса Виллиуса и Кассандру.
–Мы нашли паланкин и четырех носильщиков, чтобы вы добрались незамеченными,– ответил Оямада и снова забарабанил по столу, отчего мне захотелось переломать ему пальцы.– Неважно, готовы они к отъезду или нет. Им же не нужно тщательно одеваться, чтобы устроить грандиозный выход.
–Да, но мне не хотелось бы представить пленника в грязных обносках, как будто с ним плохо обращались. Тем более пленника, который выглядит точь-в‑точь как доминус Виллиус, и, кстати, было бы неплохо, чтобы все это заметили.
–Хорошо, ваше величество. Перед отъездом я удостоверюсь, чтобы ни у одного из наших… гостей не было чумазого лица.
Я покосилась на него, вызвав у служанки очередной вздох.
–Лучше скажите, министр, не считаете ли вы, что я совершаю очередную ошибку. Скоро у вас не будет такой возможности.
Оямада вздохнул, и я услышала шелест ткани, когда он покачал головой.
–Нет, ваше величество, я не считаю, что вы совершаете ошибку, но, похоже, мы обречены переживать трудные времена, нет ни одного безопасного пути. По правде говоря, мне не следовало покидать Ц’ай. Если подумать, сейчас я мог бы сидеть у себя в библиотеке перед гудящим пламенем в камине и с теплым вином в бокале.
