Только теперь Идриан как следует разглядел его. Кровь застыла в жилах. Этот странный шлем с шипастыми гребнями… слишком широко расставленные глаза, слишком низко опущенный рот. Это же не шлем. Это… лицо.
Этот гласдансер – эта тварь – не был человеком.
Мгновение они смотрели друг на друга поверх щита Идриана, а потом внизу подняли тревогу. Гласдансер раскрыл свою пасть, распялил ее во всю ширь и вытянул шею над щитом Идриана. Тот замер. Это же не взаправду, так? Но тогда получается, что он бредит? В последнее мгновение он опомнился, выставил вперед плечо и толкнул врага. Челюсти лязгнули прямо над его ухом, тварь задрожала и начала меняться.
То, что Идриан принял за плащ, развернулось и оказалось мощными крыльями, один взмах которых едва не сбросил Идриана с крыши. Свет на мгновение осветил зверя целиком. Идриан увидел, что на нем не броня, а твердый панцирь наподобие крабьего. То, что он поначалу принял за подкованные сапоги, оказалось когтистыми лапами. Гласдансер стремительно взмыл в ночное небо и растаял во тьме. Идриан отскочил от края крыши и, глядя вверх, стал ждать возвращения твари. Он слышал, как во дворе выкрикивают команды офицеры, как топают солдаты, хватая оружие и готовясь к бою. Шум стоял такой, что, даже если бы гласдансер напал на них, громче не стало бы.
Идриан все еще смотрел в небо, когда на крышу поднялся Тадеас с мечом и пистолетом, а за ним – Мика с парой гранат. На них были тяжелые плащи, которые скрывали все, кроме глаз,– лучшая защита от гласдансера. Идриан посмотрел на них, затем на небо и опять на них.
–Тадеас,– сказал он с отчаянием,– это случилось. Я сошел с ума. Я только что… я… Я боролся с…
Он умолк. Даже теперь, через некоторое время после исчезновения гласдансера, он не находил слов, чтобы описать пережитое. Значит, он спятил.
–Нет, ты не сумасшедший,– мрачно ответил Тадеас.– Я видел его с крыши казармы. И Мика тоже. Может, и еще кто-нибудь, я не знаю. Потом оно улетело.
У Идриана вырвался вздох облегчения: значит, это было на самом деле. Но тут же вернулся ужас. Этот гласдансер – не человек. Он так силен, что выдерживает удар, который свалил бы с ног любого, и так подвижен, что легко уходит от любой попытки достать его мечом. Что же это за тварь? Порождение годгласа? Или это какой-то грентский монстр? Или еще что-нибудь?
–Объяви повышенную готовность на случай, если он вернется,– приказал Тадеас Мике.– Идриан, как же тебя покромсало. Уходи с крыши и прими лечебное стекло. Из тебя всю ночь придется осколки вытаскивать.
Ночной воздух холодил тысячи мелких порезов на ногах и правом плече Идриана. Смотреть на них не хотелось. Кровь, поди, ручьями бежит. Хорошо, что на нем милкглас, а не сайтглас, иначе боль была бы непереносимой. Идриан не сводил глаз с неба, держа наготове щит и меч. Что это за тварь? И как с ней бороться, если она вернется?
45
Камера Демира в подземелье Маерхорна была небольшой, однако с претензиями на роскошь: вней имелись камин и письменный стол. Ее освещал один газовый рожок, в углу стояло зловонное отхожее ведро; воздух поступал через ряд крошечных отверстий, просверленных в верхней части одной из стен.
Демир сидел на убогой кровати, подтянув колени к груди. На нем была та же форма, в которой он накануне приехал в Оссу. Он выспался, так как перед этим смертельно устал. Но сон был бредовым, злым, и Демир не почувствовал себя лучше. Все его попытки сохранить уверенность в себе оказались неудачными. Он совершил ошибку, очень серьезную, и теперь ему предстояло расхлебывать последствия своих поступков, продиктованных высокомерием. Эта крайне неприятная мысль вертелась в мозгу, как пушечное ядро на корабельной палубе. Как ее остановить? Есть ли такой способ? Или он вновь довел себя до сумасшествия?
Да нет, вряд ли. В Холикане он узнал, что такое сходить с ума. С тех пор отдаленно похожее ощущение приходило только под действием фиргласа. Сейчас он просто оступился, только и всего. Он еще может выбраться из ямы, в которую попал, и, может быть, даже извлечь из него пользу. Но как? Он сидит в подвале Маерхорна за то, что напал на сына одного из могущественных правителей Оссы. Причем это не единственное, что он натворил за последнее время. Правда, он думал, что те грешки всплывут позже и будут прощены: ктому времени у него уже будет слава победителя.
Он вздохнул, уперся затылком в холодную каменную стену, но тут же вскочил – где-то далеко лязгнула, открываясь, дверь. Послышались голоса, но слов было не разобрать. Открылась вторая дверь, уже ближе, и снова закрылась. Демир уставился на вход: газ горел так тускло, что скорее мешал видеть. Дверь была толстой, дубовой, с маленьким зарешеченным окошком в верхней части. Снаружи послышались шаги, и Демир увидел, как за окошком проплыли какие-то фигуры.
Мелькнула пара черных, точно угольки, глаз. Длинные темные волосы, острый нос – Каприк. Взглянув в окошко и увидев Демира, бывший друг тут же отвернулся, но их взгляды на мгновение встретились.
Демир прислушивался к его удалявшимся шагам. Зря он все это затеял, зря отдался на волю своего сломленного, пострадавшего от всплесков эмоций «я». Надо было сначала принять хорошую дозу скайгласа, переварить предательство Каприка, а потом взять витглас и с его помощью рассчитать, как уничтожить предателя – медленно, но верно, нанося удары со всех сторон в течение многих лет. Каприк даже не узнал бы, чьих это рук дело.
Самобичевание Демира прервали новые шаги и безошибочно узнаваемый скрип деревянных колес по тесаному камню. Возле его камеры звуки стихли. Дверь открылась, Сжигательница подкатила кресло отца Ворсьена к кровати Демира. Перед ним вдруг оказалось непроницаемое старческое лицо, покрытое чешуйками годгласа. Однако глаза почтенного старца шарили по нему так, словно хотели раздеть Демира догола и выведать все его секреты.
Дверь в камеру осталась открытой, Сжигательница остановилась прямо за спиной отца Ворсьена. Немолодая женщина была гласдансером, хотя вокруг Демира не наблюдалось ровным счетом никакого стекла. Ее рука лежала на эфесе короткого меча с отделкой из форджгласа.
–Я не ждал гостей,– сказал Демир, облизнул ладони и провел ими по волосам, заглаживая их назад.– А то бы прибрался. Пожалуйста, присаживайтесь.
К его удивлению, отец Ворсьен приподнял уголок рта, хмыкнул, поерзал в своем кресле и сказал:
–Что бы ни случилось, Демир, знай: ты всегда мне нравился.
Странно льстить тому, кто полностью находится в твоей власти. Демир склонил голову набок и вгляделся в лицо отца Ворсьена, пытаясь понять, что тот задумал,– безуспешно. Даже в глубокой старости папа Ви оставался прежде всего политиком – ни годы, ни физическая немощь не лишили его хладнокровия и невозмутимости.
–Тогда зачем ты велел Каприку отдать приказ разграбить Холикан и свалить все на меня?
–Значит, сразу к делу? Жаль, что не все в этом треклятом городе так же прямолинейны. И ты… ты не боишься меня, как остальные. Наверное, поэтому ты мне и нравишься.– Он негромко вздохнул.– Я не приказывал Каприку сделать это.
