Монтего с раннего детства наблюдал за такими поединками в родной деревне и особенно дорожил одним воспоминанием: несколько лет назад, когда бабушка была еще здорова, они вместе поехали в город – настоящий, за сотню миль от их деревни – и там смотрели бой между двумя бывшими чемпионами мира. Бабушка ворчала, что бойцы стары и медлительны, но для Монтего то была битва титанов – лучшее, что он видел в жизни.
До этого дня.
Он занял место на каменной скамье огромного амфитеатра и, подавшись вперед, внимательно следил за каждым шагом бойцов, которые спарринговали, перемещаясь по песчаному кругу и нанося друг другу такие стремительные удары, что невооруженному глазу было трудно уследить за ними. Монтего сразу понял, что здешний стиль, в отличие от того, к которому он привык, был более стремительным и жестким, наверное из-за более качественного стекла. Через минуту он забыл обо всем на свете, кроме двух совершенно незнакомых ему бойцов, которым аплодировал так же яростно, как и другие зрители. Сердце Монтего замирало, когда раздавался шлепок толстого конца дубинки по плоти, он сочувственно морщился при самых жестоких ударах, а когда кому-нибудь из бойцов случалось пропустить легкий блок, выкрикивал ругательства.
За несколько часов Монтего стал другим человеком. Этот новый стиль молодых бойцов, подпитываемых форджгласом высокого качества, не просто захватывал – Монтего дрожал всем телом, будто вобрал в себя волнение толпы. Ни кулачные бои с рыбаками, ни шторм в бушующем море не вызывали у него такого возбуждения.
Монтего поймал себя на том, что непроизвольно машет правой рукой, повторяя движения бойцов, а когда один из них наконец упал и его, обмякшего, вынесли с арены, лицо Монтего раскраснелось от прилива крови. Так же было во время второго поединка, третьего, четвертого.
Его особенно заинтересовал боец по имени Бессмертный Келонкоалт, шестнадцатилетний, но уже знаменитый,– по крайней мере, так понял Монтего из разговоров на трибунах. Несмотря на свой возраст, телосложением он напоминал кирпичную стену. Под светлой пурнийской кожей бугрились мышцы. Будучи ростом пять с половиной футов, он был широк в плечах. Келонкоалт провел четыре боя подряд и каждый завершал каким-нибудь ужасающим, жестоким приемом. Одно поражение противника, два нокаута и одна смерть.
Зрители обожали его, приветствуя ревом при каждом ударе.
Когда наступил вечер, опустевшую арену стали готовить для политических дебатов и толпа повлекла Монтего к выходу, он испытал что-то вроде пророческой эйфории. «Делай что хочешь»,– сказал Демир. Но ловить рыбу ему нельзя, маяков поблизости не наблюдается. А что, если начать драться? Никто ведь не запрещал этого. Махание дубинкой – опасное занятие, но вполне допустимое для подопечного семьи-гильдии. Даже Монтего знал это.
Он стоял в глухом переулке и ждал, когда из задней двери арены выйдет Бессмертный Келонкоалт. И тот появился – свежевымытый, сильно надушенный, с женщиной вдвое старше его под руку.
–Келонкоалт!– окликнул Монтего бойца и потянул его за рукав, когда тот проходил мимо.
Вблизи он оказался еще больше, руки торчали из рукавов куртки, так что Монтего, глядя на него, впервые в жизни не чувствовал себя уродом. А ведь Келонкоалт был всего на четыре года старше его!
Келонкоалт отмахнулся, не глядя на него.
–Никаких автографов,– сказал он.
–Келонкоалт, я хочу научиться драться, как ты. Я хочу стать палочным бойцом.
–Ха!
–Ты можешь дать мне совет?
Келонкоалт не останавливался, таща свою спутницу за собой.
–Могу. Убирайся-ка с глаз моих долой, если хочешь дожить до завтрашнего дня.
–А я и не торчу у тебя перед глазами,– сказал Монтего, замедляя шаг.– Мне просто нужен совет.
–Тебе нужен совет? Пожалуйста: возвращайся в деревню и руби лес, как хороший крестьянин. Столица переполнена такими, как ты.
Монтего с открытым ртом смотрел, как боец завернул за угол и исчез. Ему точно дали пощечину. Он не знал, как поступить. Мысли разбегались. Наконец он буркнул себе под нос:
–Тебе в вино помочились, что ли?
–Это из-за акцента,– раздался голос у него за спиной.
Монтего обернулся и увидел женщину лет тридцати пяти, которая тоже вышла через черный ход. Сейчас она выглядела совсем иначе, чем на арене, но Монтего помнил, что она тоже участвовала в боях. Ее звали Чармин Чарли, она выиграла два матча и проиграла еще два, один из них – Келонкоалту.
–У тебя тоже акцент,– заметил Монтего.
–Ага. И Келонкоалт всегда бьет меня по коленям. Лучший способ закончить карьеру бойца – приложить курглас к коленям. Стекло его дери, ненавижу с ним драться. Видел маленький кремниевый знак на его правой руке?– (Монтего не заметил этого, но кивнул.)– Это значит, что его усыновили Дорлани – одна из крупнейших семей-гильдий в Оссе. Ему что угодно сойдет с рук… ну, почти что угодно. А ты откуда, малыш?
Монтего засунул руки в карманы и ссутулился.
–С севера.
–Откуда?
–Маленький город, ты его не знаешь. Ластлул.
–А я из Херлсбурга,– сказала Чарли, вздергивая подбородок.
От этого скромного проявления доброты – признания того, что оба они провинциалы с похожим опытом,– Монтего почувствовал себя чуть менее одиноким.
Мальчик оживился. Херлсбург – это же почти по соседству с его родными местами.
–И ты дерешься в столице?
–Конечно, почему нет? Ты ведь тоже хочешь стать палочным бойцом?
–Это у меня в крови. Моя бабушка – Прыгучая Мэгги Рика.
Брови Чарли поползли вверх.
–Я знаю это имя. Мой отец часто смотрел ее бои. Так вы с ней родственники, кроме шуток?
–Кроме шуток. Я хочу быть как она. Палочные бойцы – единственные в этой империи, кто сами себе хозяева,– заявил Монтего.– И единственные, кто похож на меня, не считая простолюдинов.
Чарли оглядела его с ног до головы и усмехнулась:
–В этом ты прав, малыш, а вот что касается первого, не очень. Это Осса. Здесь у каждого есть хозяин, кроме тех, кто сам владеет людьми.
Монтего это не понравилось. «Никто не будет владеть мной»,– молча пообещал он себе, а у женщины спросил:
–Как мне стать бойцом?
–Бабушка научила тебя чему-нибудь?
Монтего покачал головой:
–Она не хотела, чтобы я дрался. Но теперь она умерла, и я буду заниматься тем, что у меня в крови.
–Значит, ты не тренирован. Хм… Зато ты уже большой, тут не поспоришь. Сколько тебе лет?
–Шестнадцать,– солгал Монтего.
Так он говорил всем уже больше года, и еще никто не усомнился в его словах. Теперешняя его собеседница, как все прочие, и глазом не моргнула.
