–Правда?– спросил Демир.
Монтего прошиб холодный пот. Стекло его дери. Он чувствовал, как его бросает от страха к браваде, затем к упрекам и опять к страху, и ненавидел себя за это. Ему нужна была ясная цель, он хотел, чтобы Граппо объяснили ему, что он должен делать и как. А он завис здесь, не зная, что ждет его и чего ждут от него, и это было хуже, чем смотреть, как умирает бабушка.
–Отдавать долги не значит проявлять жалость,– сказал вдруг Демир.
–Что ты имеешь в виду?
–Я имею в виду, что ты больше не простолюдин, Монтего. Ты вошел в ближний круг семьи-гильдии.
–Я не знаю, что это значит.
–Это значит, что на твой счет существуют определенные ожидания.
–Никто не говорил мне какие.– Монтего не хотел показаться неблагодарным, просто неизвестность стала для него совсем невыносимой.– Мне дают здесь кров и еду и при этом игнорируют, меня одаривают деньгами, но не дружбой. Здесь что, все так живут? Ожидания. Обязанности. Семьи-гильдии. А я из деревни, стекло меня дери. Я крестьянин. Я к такому не привык. Единственное, что мне здесь знакомо,– это…
Монтего умолк.
–Арены для палочных боев,– закончил Демир.– Ясно.– Он вдруг встал как вкопанный, так что Монтего тоже пришлось остановиться.– Если Граппо,– Демир показал пальцем на себя,– опекают кого-то,– его палец устремился на Монтего,– это значит, что они становятся друзьями этого человека. Мы можем казаться угрюмыми и замкнутыми, но мы всегда принимаем дружбу всерьез. Иначе нельзя. У нас нет власти и престижа, как у крупных гильдий, но мы восполняем их отсутствие дружескими союзами.
Монтего взглянул на свои мозолистые руки, которые с каждым днем становились все грубее из-за тренировок. В провинции у него были друзья. Немного, ведь он жил в маленькой деревне, а высокий рост делал его изгоем, но они были. Они предупреждали его, если зимой семафорная вышка обмерзала льдом и становилась скользкой, приносили бабушке молоко, когда не хватало еды.
–Похоже, я понимаю дружбу не так, как вы,– признался он.
–Хм… Это… не твоя вина.
Демир повернулся на каблуках и зашагал прочь, оставив раздраженного и озадаченного Монтего на углу улицы. Расстроенный Монтего пришел к дому Виктора, где его ждала нечаянная радость: во дворе, на скамейке, сидела Киззи.
–И тебе привет,– сказала девочка с усмешкой.
Монтего сел рядом с ней и стал ждать указаний Виктора. Она стукнулась коленкой о его колено. Он сделал то же самое.
–Я думал, тебе больше нельзя здесь зависать. Не хочу, чтобы ты… снова попала в беду.
–Да-а-а,– протянула она, состроив гримасу.– Придется переместиться. Но я хотела увидеть тебя до начала занятий в академии. Вчера я говорила с Демиром. Он очаровал директора, и тот разрешил нам троим вместе посетить несколько занятий.
–Зачем?– спросил Монтего.– Я только что видел Демира. По-моему, он расстроен из-за того, что я опять не занимался.
–А, это он прикидывается. У матери научился. Я, значит, тебе друг, но ты меня огорчаешь. А на самом деле ему интересно, как у тебя получится.
–Он боится, что я опозорю его семью.
Киззи пожала плечами:
–А может быть, и то и другое.
Их внимание привлекли две девочки-подростка, которые дрались на арене. Одна получила сильный удар в лицо, из ее рассеченной губы шла кровь.
–Третья травма за последние пятнадцать минут. С Виктором что-то не так. Может, опять проигрался, а может, еще чего. Слушай, по-моему, сегодня тебе не стоит быть мальчиком для битья.
–Я не боюсь перемен в его настроении,– ответил Монтего, почти не соврав.
–Все они такие. Бывшие палочные бойцы. Поганцы, каких мало. Да и что с них взять – им остались только кучи болячек, а денежки тю-тю, осели по карманам агентов. А без денег никто их не любит, люди не вешаются на шею, как раньше, не выставляют выпивку в каждом клубе. Только чемпионы кое-чего добиваются после ухода.
–Значит, я стану чемпионом,– заявил Монтего,– даже если мне придется позволить ученикам Виктора побить меня в его худший день.
Киззи усмехнулась:
–О, удар-то ты держишь, спору нет. Я трусь среди силовиков и палочных бойцов с тех пор, как была совсем мелкой, и не видела, чтобы кто-нибудь так же легко сносил удары. Но быть бойцом – это не только принимать удары. Надо бить в ответ.– Она понизила голос и наклонилась к нему.– Слушай, я была здесь вчера и слышала, что Виктор говорил Саме: он позволит бить тебя столько, сколько ты стерпишь, а потом выгонит. Он не хочет ничему тебя учить.
Монтего нахмурился. Каждое утро он приходил сюда в надежде на то, что именно в этот день Виктор велит ему взять бабушкину дубинку и начать учиться.
–Но я же могу. Я учусь принимать удары, и, если он разрешит, я научусь их наносить. Он должен это видеть.
–Не важно, что он видит,– сочувственно сказала Киззи.– Важно, чего он хочет. Даже если он считает, что человек – кладезь талантов, то все равно не будет тренировать его, если тот ему не нравится. А ты ему не нравишься.– Она похлопала его по плечу.– Зато нравишься мне. Иначе я бы не рассказывала тебе обо всем этом.
–Если он откажется тренировать меня, значит он дурак,– заявил Монтего, лихорадочно соображая, что делать, если Виктор отправит его восвояси.
–С этим не поспоришь.
–Смотри, я тренировался.
Он вскочил и встал в позу, вытянув перед собой бабушкину дубинку. Ее дальний, утяжеленный конец нисколько не дрогнул, чем Монтего невероятно гордился. Он проделал серию маневров – мощные подсечки во всю длину руки и удары двумя руками, которые позволили ему сполна использовать свой рост и вес.
Закончив, мальчик повернулся к Киззи. Та весело рассмеялась и захлопала в ладоши. На мгновение у него потеплело в груди. Он отвесил шутливый поклон, сочтя это уместным, и, уже выпрямляясь, заметил Виктора. Тренер стоял у ямы с песком и с раздраженной гримасой, поджав губы, наблюдал за Монтего.
–Что я тебе говорил о нападении?– напустился он на мальчика.
Ощущение тепла покинуло Монтего, и он ответил:
–Вы говорили, я могу запоминать то, что вижу. И я старался.
–Нет, ты не старался. Ты все делаешь неправильно. Ты слишком открываешься в стойке, и замах у тебя слишком широк. И по-прежнему размахиваешь сигнальным флагом, ты, жирный идиот.
Монтего нахмурился. В последние недели он научился гасить костерок недовольства внутри себя, пропуская мимо ушей оскорбления Виктора, но слова «жирный идиот», вернее, то, как они были сказаны, снова зажгло в нем огонь. У него было время на раздумья, и он надеялся, что, принося Виктору пользу, рано или поздно заслужит его расположение. Но если Киззи говорила правду, его просто используют. Монтего вздернул подбородок и сказал:
–Вы ошибаетесь.
