–Эй, эй,– тихо сказал он,– прости, я не хотел переходить черту. Просто твоя история всегда сводила меня с ума. Ты поссорилась с человеком, который потом стал мировой знаменитостью. Это не просто история – это легенда.
–Ты хочешь, чтобы я сплетничала о себе?– спросила Киззи, повернувшись к Гориану.
–Это не сплетни. Я просто хочу знать, что случилось. И никому не скажу, клянусь. Это личное. Давнее любопытство. Смотри, членский список «Стеклянного ножа» уже у меня в кармане. Я отдам его тебе прямо сейчас, только расскажи.
Киззи задумалась. Либо она получит новых подозреваемых, либо впустую потратит сколько-то минут. Но других идей у нее пока не было, так что оставалось надеяться, что список сбережет ей время. А Гориану, напомнила она себе, всегда можно было верить. Он, конечно, продажный тип, но, как и Мадам-под-Магна, деловой человек. Если он пообещал никому говорить, то сдержит слово.
–О господи!– воскликнула она и тряхнула головой, сходя на обочину. Там она уставилась в землю, приводя в порядок мысли, вспоминая то, что долго пыталась забыть.– Я еще никому об этом не рассказывала,– произнесла она тихо.
–И я никому не расскажу,– сказал Гориан, приложив руку к сердцу.
Киззи хотела было отказаться, но подумала, что это поможет сократить время расследования на несколько дней. Слишком соблазнительно. Чем скорее она найдет убийц, тем быстрее поможет Демиру, да и отец Ворсьен обещал вернуть ей свое расположение, если она выяснит, кто стоит за смертью Адрианы. А то, что было у нее с Монтего… это ведь давнее прошлое, разве нет? И все-таки Киззи чувствовала себя странно: за столько лет ее спросили об этом в первый раз.
–Ладно. Знаешь большой дуб на Фэмили-Хилле?
–Конечно.
–Однажды Сибриал застукал под ним нас с Монтего. Мы были еще детьми, по сути, и Сибриал выволок меня оттуда за волосы, крича, что его сестрица-бастард осквернила себя, спутавшись с провинциальным недорослем.– Впервые в жизни произнеся эти слова вслух, Киззи заволновалась и заговорила быстрее.– Монтего стал меня защищать, но Сибриал стукнул его тростью так сильно, что от такого удара упала бы даже лошадь.– Киззи постучала себя по переносице.– Прямо между глаз. Говорят, у него остался шрам.
Гориан смотрел на нее во все глаза.
–И что потом?
–Монтего разозлился. Он не успел одеться, когда Сибриал напал на нас. Получилось так, что взрослый мужчина, при шпаге, опытный фехтовальщик и боксер, до полусмерти избил голого четырнадцатилетнего мальчишку.– Гориан ахнул. Киззи почувствовала удовлетворение и добавила:– Монтего сломал Сибриалу обе руки и четыре ребра, а еще три ребра раздробил. Мне пришлось умолять его, чтобы он пощадил Сибриала. Он не хотел. Он был тогда ребенком, но, если бы кто-нибудь узнал о нападении на наследника гильдии, его казнили бы. А если бы он убил Сибриала, казнили бы нас обоих.– Киззи видела все так ясно, будто все случилось вчера.– Я, можно сказать, на себе притащила Сибриала домой, и мы придумали историю о том, как на него напала уличная банда в Слаге.
–Стекло мне в ноздрю, я помню эту историю!
–Тише!– зашипела на него Киззи.
Гориан был потрясен, и Киззи испугалась, что он может не сдержать слово. Он зашептал:
–Помню. Национальная гвардия искала ту банду несколько недель.
–Да. Но не было никаких двадцати бандитов, от которых мой братец доблестно отбился мечом. Был один Монтего. Четырнадцатилетний, голый и без оружия.
–Так вот почему Сибриал так ненавидит тебя,– тихо сказал Гориан.
–Да. Я – единственная свидетельница его величайшего унижения.
–Но он ни разу не обмолвился о Монтего.
–Если бы он это сделал,– объяснила Киззи,– то выдал бы себя. Монтего казнили бы, конечно, но Сибриал был бы не столько отомщен, сколько опозорен: дать избить себя ребенку! Я уверена, что, если бы Монтего остался никому не известным провинциалом, Сибриал, скорее всего, нашел бы способ отомстить ему. А Монтего взял и стал Малышом Монтего, самым искусным убийцей в Оссанской империи. Давай сюда список.
–Стекло мне в ноздрю,– повторил Гориан, качая головой.– Вот это история так история. На, держи.
Он сунул руку в карман, достал листок бумаги и протянул его Киззи. На листке было несколько десятков имен, написанных неряшливым почерком Гориана. Киззи пробежала их глазами: одни имена удивили ее, другие позабавили, но ни одно не вызвало подлинного ошеломления.
–Это все?– спросила она.
Гориан поморщился:
–Может, да. А может, и нет. Список неполный, он же составлен на основе слухов и наблюдений. Это неофициальный документ, выпущенный обществом.
–Мог бы сказать мне об этом раньше,– буркнула Киззи. После недавних откровений она чувствовала себя голой, ее уже начал поедать червячок раскаяния.– Помни о своем обещании. Если ты разболтаешь…
–Эй, я же дал слово. Я уважаю тебя, Киззи, и даже если бы не уважал, неужели ты думаешь, что я буду сплетничать о Сибриале или Монтего? Любой из них съест меня на завтрак и не подавится.– Его глаза слегка расширились.– Монтего может съесть и в прямом смысле.
–Не забывай об этом,– сказала Киззи.– И спасибо за список. Я зайду, если мне что-нибудь понадобится.
30
День клонился к вечеру. Идриан глядел на Медные холмы, высившиеся к западу от Оссы, и играл сам с собой в угадайку: которые из теней, скользящих по залежным полям, принадлежат облакам, а которые порождены безумием, запертым в уголке его мозга? Безумие преодолевало сдерживавшую его магию стеклянного глаза: так узник пробирается между прутьями решетки. Сколько времени оставалось до тех пор, когда глаз перестанет работать? И что тогда? Сможет ли он держать безумие в узде? Или придется все-таки признаться Тадеасу и министерству Легиона в том, что его разум деградирует очень быстро?
А вдруг ему только кажется? Ведь глаз все еще резонирует, и сильно. Магии в нем хватит на несколько лет. Может, Тадеас прав и эти видения – отклик его разума на гибель Касторы? Тогда он справится с этим, прослужит в армии до конца войны, вернет долг министерству и воспользуется каналом феникса для перезарядки глаза.
–Сэр?
Идриан очнулся от размышлений, обернулся и увидел Брейлира:
–Мм?
–Вы скривились, сэр. Что-то не так?
–Да нет, просто задумался о давно ушедших друзьях.
Это была ложь, которая давалась Идриану легко. Он много раз прибегал к ней.
–О-о-о… Вы часто о них вспоминаете?
–Чаще, чем хотелось бы.
Брейлир сел на камень рядом с Идрианом. Воцарилось дружелюбное молчание. Вдруг оружейник спросил:
–А мне уже пора горевать о потерянных друзьях, сэр?
Вопрос был не в бровь, а в глаз. Идриан привык к тому, что молодые новобранцы приходят на войну, уверенные в собственной неуязвимости. Все как один считают, что переживут любую войну. Подумаешь, получат парочку шрамов, это ведь не беда – шрамы, как известно, украшают мужчину. А потом парни сталкиваются с жестокой действительностью, которая не оставляет от их уверенности камня на камне; кого-то настигает нервный срыв, а кто-то и вовсе едет крышей.
