Теперь Гвинет знала, что такое мощь его мускулов, скольжение его гладкой кожи и легкая, как рябь на воде, дрожь его плоти под ее пальцами. От его поцелуя она почувствовала себя так, словно до этой секунды не жила по-настоящему.
И ему, и ей было все равно, что вода с ее тела насквозь промочила его красивый дорогой наряд, потому что, вынув ее из ванны, он сразу же начал сбрасывать с себя одежду.
Она почти обезумела от желания гладить его тело, чувствовать, как резко сжимаются его полные жизни мышцы. Держа его ладонь в своей, она прижала губы к его горлу. Гвинет наслаждалась тем, с какой силой бьется его пульс. Она училась любовной игре, училась дразнить то маняще, то насмешливо, и вкус его тела возбуждал ее сильней любовного зелья. Любой близости к нему было для нее слишком мало. Она лихорадочно прижималась к нему, лишь бы физически почувствовать, ощутить каждую клеточку этого тела. Она проводила пальцами вдоль его спины, как раньше делал он. Гвинет была еще не очень опытной любовницей и иногда останавливалась в нерешительности, но его жаркий шепот звал ее дальше и поднимал на новые высоты любви. Она чувствовала, что его руки все еще спокойно лежат на ее теле, и потому стала более дерзкой. Он позволял ей играть и ставить опыты, и по отклику его тела она поняла, что инстинктивно учится всему самому соблазнительному. Она осмелилась слегка пройтись кончиками пальцев по его поднявшемуся мужскому достоинству, потом решилась на более сильное сжатие и на влажную ласку. Насладилась полным удовольствия хриплым криком, который сорвался с его губ, яростным пылом, с которым он крепче схватил ее и прижал к себе, силой и дрожью его рук, обнимавших ее, когда они были одним целым. Ей казалось, что весь мир дрожал от бешеной дикой силы их страсти.
Он не ушел от нее в темноте, а лежал с ней рядом, обнимая ее.
Когда утренний свет осторожно проник в комнату через узкие окна-бойницы, Гвинет проснулась и сразу же увидела, что Рован уже не спал, но по-прежнему лежал рядом с ней, приподнявшись на локте, и смотрел на нее.
— Миледи, когда вы станете очень старой женщиной, вы по-прежнему будете очень красивы.
Она рассмеялась, наморщив лоб:
— Милорд, когда я стану очень старой женщиной, я буду вся в морщинах.
— Душа никогда не стареет. Разве ты этого не знаешь? — лукаво спросил он.
— Ты хочешь сказать, что у меня прекрасная душа? — спросила она.
— Да, хочу, — серьезно ответил он. — Но я должен признаться, что сегодня утром, когда я проснулся, я прежде всего заметил твое лицо. И может быть, еще то, как лучи солнца освещали твою спину… и даже, может быть, то, как от них вспыхивали, словно огонь, твои волосы.
— Мои волосы поседеют, — сказала она.
— Да. Но сколько бы тебе ни было лет, твои лицо, глаза и улыбка останутся прекрасными.
Она свернулась клубком, теснее прижимаясь к нему, и подумала, что вряд ли человек может быть счастливей, чем она сейчас.
— Ты будешь очень красивым стариком, — вымолвила она.
— Мускулы не остаются сильными вечно, они провисают. Я буду сутулым и, может быть, лысым.
— Но у тебя всегда будет твое лицо.
— Боюсь, оно не такое изящное, как твое.
— Не думаю, что такой сильный подбородок когда-нибудь станет слабым. И твои глаза… даже если их цвет потускнеет, они все равно будут синими: сейчас их синий цвет такой темный, что они почти черные. И они всегда будут свирепыми, — серьезно добавила она.
Он ласково погладил ее щеку своими теплыми пальцами. Какое-то время они молчали. Затем речь зашла о Марии.
— Она хорошая королева, — честно сказала Гвинет.
— Да, она доказала это, — согласился он.
— Ты все-таки говоришь это неуверенно.
— Я буду уверен в этом через двадцать лет, — сказал Рован, потом сбросил с себя все одеяла, приподнялся, нависая над Гвинет, и спросил:
— Миледи, вы хорошо служите ей, но нельзя ли оставить ее за порогом нашей комнаты?
Он не стал ждать ответа. Утро настало, но он не мог забыть ночь.
Наконец он снова лег рядом с ней, прижимая ее к своей груди. И с новой силой чувства воскликнул:
— Если бы мы только могли остаться здесь!
— Если бы мы остались здесь, мы бы не доехали до Елизаветы. И не смогли бы сказать ей о том, что Мария уважает право человека выбирать себе религию. Мы не смогли бы убедить ее, что Мария — ее законная наследница и заслуживает признания.
Он переплел свои пальцы с ее и сказал коротко и ясно:
— Мы не смогли бы вернуться и попросить у королевы согласия на наш брак.
Гвинет прижалась к нему, приподнялась на локте, посмотрела в его глаза:
— Рован, клянусь… я никого не стала бы заманивать в ловушку, чтобы женить на себе.
— Ты, конечно, вела себя смело и дерзко, — тихо и с любовью произнес он. — Но, по-моему, это я поймал тебя в ловушку.
— А по-моему, ты обязан так считать! — поддразнила его Гвинет.
— Это правда, и поэтому я так считаю.
Он сильнее прижал ее к себе и поцеловал долгим нежным поцелуем. Но когда почувствовал, что поцелуй может перейти во что-то большее, с сожалением отодвинулся от нее и сказал:
— Я ничего не хочу так сильно, как остаться здесь, — и вздохнул. В его взгляде еще была нежность. — Но мы должны ехать. Мы еще только на севере Англии.
Он отвернулся от Гвинет и встал с кровати. Но перед тем как собрать свою разбросанную одежду, он наклонился и поцеловал ее в лоб.
— Позавтракаем — и в дорогу.
— Да, я сейчас встану, — пообещала она, как только он закрыл за собой дверь.
Простыни еще хранили запах его тела, поэтому она продолжала лежать, обнимая набитую перьями подушку.
Ей казалось, что быть счастливей невозможно. Она мысленно поклялась, что никогда не покинет его. И конечно, он любит ее — все равно, сказал он это или нет. Любит и будет любить всегда.
Глава 12
Лондон показался ей огромным.
Гвинет напомнила себе, что смогла привыкнуть к Парижу, и решила, что Лондон не очень от него отличается, только…
Только очень английский.
Лондонский дом Рована стоял возле Хемптон-Корта, чуть ниже по реке. За домом находилась красивая барка, которая могла быстро доставить их на прием к королеве.
Хотя Гвинет знала, что Кэтрин была англичанкой, она не ожидала, что Рована так радушно примут на родине его жены. Во время своих прогулок по городу они постоянно встречали людей, которые знали Рована и были рады снова видеть его в Англии, а на нее смотрели с нескрываемым любопытством.
Рован сводил ее в Вестминстерский собор, чтобы Гвинет смогла увидеть место, где проходит коронация монархов Англии. Потом они побывали в гостях у коменданта лондонского Тауэра. В доме Рована для Гвинет было выделено целое крыло здания, там сразу за спальней находилась гостиная, из которой можно было подняться на верхний этаж, где была комната Энни. На хозяйской половине дома, где жил Рован, располагался кабинет с массивным дубовым письменным столом и стульями для его счетовода и прочих служащих, которые вели хозяйственные дела.
