Это признание в любви прозвучало нежно, и на лице Рована была ласковая улыбка.
Гвинет улыбнулась, потом неохотно отодвинулась от него и встала с кровати.
— Мой дорогой лорд, я должна одеться.
Рован пожал плечами и тоже встал.
— Тебе понравится плыть на барке вниз по реке, — сказал он и вышел.
Они прибыли к королеве в Хемптон-Корт и были допущены в личные покои королевы, а не в частную палату — более доступную приемную, и не в Присутственную палату, где она принимала многих посетителей. Один из служителей королевы провел их к ней. Елизавета встретила их не в своей спальне, а в приемной, расположенной непосредственно рядом со спальней. Там стоял столик, накрытый для обеда. Их прихода ждала служанка, чтобы подать им вино или пиво. Как только они вошли в приемную, королева вышла навстречу из своей спальни. Рован низко поклонился. Гвинет знала, как ей надо вести себя по правилам этикета: присесть в низком поклоне и ждать, пока королева позволит ей подняться. Так она и сделала.
Елизавете было немногим больше тридцати лет. Гвинет не смогла удержаться, чтобы не окинуть ее быстрым оценивающим взглядом. Рост у нее был достаточно высокий, примерно такой же, как у самой Гвинет, но осанка и наполовину не была такой величавой, как у Марии. Ее красиво уложенные волосы были золотистого цвета с оттенком рыжины, а глаза мерцали черными агатами. Она была одета в шелковое платье и безрукавку из бархата. Корона покоилась у нее на голове. Она была не очень красива, но, несомненно, привлекательна.
— А, мой дорогой лорд Рован! — приветствовала его королева, сделав рукой знак подойти ближе, и поцеловала в обе щеки.
Потом отступила на шаг, положив руки ему на плечи, оглядела его и кивнула, словно одобряя его внешний вид. В ее глазах блеснул озорной огонек.
Затем она повернулась к Гвинет, движением руки поманила ее к себе и вполголоса произнесла:
— И леди Айлингтон, фрейлина моей дорогой кузины.
Гвинет низко наклонила голову.
— Ну, дитя мое, дайте мне взглянуть на вас, — сказала Елизавета, и Гвинет посмотрела в глаза английской королеве. — Вы такая высокая.
— Не слишком высокая, — возразила Гвинет.
Елизавета, довольная таким ответом, рассмеялась и промолвила:
— Осторожно: по-моему, вы на дюйм выше меня, а мне нравится считать, что я высокого роста.
— Ваш рост действительно высокий, ваша милость, — послушно согласилась Гвинет, и на лице королевы появилась веселая улыбка: видимо, ее это очень позабавило.
— Вы, кажется, провели год во Франции, поэтому я велела подать французское вино в надежде, что оно вам понравится, — сказала Елизавета.
— Вы очень добры.
— Мне любопытно… — начала Елизавета, но вместо того, чтобы уточнить, что именно вызвало ее любопытство, повернулась к Ровану и сказала: — Я очень сожалею о вашей потере. С тех пор уже прошло немного времени, и я надеюсь, что вы хорошо себя чувствуете.
— Достаточно хорошо, благодарю вас.
— Я полагаю, вы участвовали в сражении за вашу королеву против Хантли?
— Да.
— Отличное решение дела. Мне было интересно слышать обо всем, что произошло, и приятно узнать, что моя кузина придерживается в вопросах религии того же мнения, что и я. Люди умирали и будут умирать за свою веру, хотя я стараюсь, чтобы у них было для этого как можно меньше возможностей.
— Клянусь вам, ваша милость, что королева Мария не намерена никоим образом вмешиваться в дела шотландской церкви, — заверила королеву Гвинет.
Елизавета взглянула на нее:
— Прекрасно сказано. Конечно, я слышала все о вас. Мария прислала вас сюда как свою самую горячую сторонницу, и вы должны каким-то образом убедить меня, что моя кузина — подходящая наследница моего престола, как она об этом заявляет.
Гвинет почувствовала, что ее щеки краснеют, и очень тихо произнесла:
— Она во всем такая, как она о себе заявляет.
— Но я еще не умерла, — сказала королева, ее позабавили слова молодой гостьи. — И знаете, что я решила, дорогой Рован?
На губах Рована была сдержанная улыбка: поведение королевы явно казалось ему забавным.
— Что же, ваша милость?
— Мне не нужно назначать наследника для моего престола. Я решила, что совершенно не хочу умирать.
— Я не думаю, чтобы любой из нас был намерен умереть, особенно в таком молодом возрасте, — вступила в разговор Гвинет.
— А! Леди называет меня молодой. Ну, теперь я вижу, что мы с ней станем близкими друзьями! — воскликнула Елизавета, и было похоже, что королеве стало еще веселей. — Рован, выйдите ненадолго. Мои фрейлины будут просто счастливы увидеть вас. В этом я уверена, — лукаво добавила она.
Рован продолжал стоять и смотреть на королеву. Елизавета взмахнула рукой:
— Уходите же, Рован! Я хочу поговорить с этим очаровательным созданием наедине.
— Как вы желаете, — произнес он наконец и, поскольку у него не было выбора, оставил их одних.
Елизавета подошла к большому креслу, стоявшему в центре комнаты, а гостье указала на диван напротив себя:
— Можете сесть.
Когда Гвинет села, королева обратилась к ней:
— Приступайте к делу! Расскажите мне о чудесах Марии Шотландской.
— Она желает быть хорошей королевой, честной и справедливой во всем. Вы не знаете, как разрывалось ее сердце, когда она должна была воевать против Хантли, лорда-католика. Но королевство и народ для нее важнее всего. Она бы с огромным удовольствием подписала Эдинбургский договор, но чувствует, что не может этого сделать. Она была рада, когда вы дали ей разрешение на проезд через Англию, хотя оно пришло, когда мы уже давно были в пути. Она желает лишь одного: быть поистине вашей самой дорогой кузиной и верным другом.
— Она не будет мне другом, если продолжит переговоры о брачном договоре в любой его форме с доном Карлосом Испанским, — просто сказала Елизавета.
Гвинет ответила осторожно: может быть, переговоры с Испанией тайно продолжаются, а ей не доверили эту тайну.
— Мария очень хорошо понимает, что она, как и вы, должна выйти замуж так, чтобы это было на благо ее стране.
— В самом деле?
— Ее обручили с Франциском, когда она была еще ребенком, и в детстве она с ним дружила. А потом была ему во всех отношениях верной и нежной женой.
— Это легко, когда жена — королева Франции! — заявила Елизавета.
— Не так уж легко. Он медленно умирал, а она не покидала его ни на минуту, — ответила Гвинет.
— А, значит, у нее доброе сердце.
— Очень доброе.
— И страстное тоже?
