Гевин сделал как ему было сказано и принес кожаные поводья, чтобы связать охранников.
— У нас знают, что ты на свободе, предатель, — осмелился сказать младший.
— Знают — значит, знают, — спокойно ответил Рован.
Когда он начал связывать старшего и более тяжелого охранника, тот сжался от страха.
— Сиди тихо, ради бога! Я не хочу тебе вреда, — нетерпеливо сказал Рован.
Но охранник и после этого смотрел на него настороженно.
— Предатель! — снова пробормотал младший.
— Нет, это не предатель. Был бы он предателем, мы бы лежали здесь мертвые, — сказал старший.
— Но…
— Я у вас в долгу за то, что сохранили мне жизнь, — сказал старший охранник.
Рован, уже кончавший связывать его, только кивнул:
— На этой дороге достаточно большое движение. На рассвете вам помогут.
— Вы не могли бы поднять нас на деревья? — попросил старший. — Обидно было бы остаться в живых после… — Он замолчал: сказать «после сражения» было нельзя, борьбы, по сути дела, не было. — То есть, раз вы решили не убивать нас, обидно будет, если нас затопчут насмерть на рассвете.
— Да, это мы можем сделать, — заверил его Рован.
Когда беглецы собрались продолжить путь и отошли на такое расстояние, что пленники не могли их слышать, Рован внимательно оглядел оставшуюся лошадь, которую они привязали к дереву, а потом повернулся к Гевину и спросил:
— Ты, случайно, не спрятал Стикса где-нибудь рядом?
— Нет. И мы должны вернуть телегу на ту ферму. Королева действительно не хотела вам вреда. Стикса вернули в замок Грей вскоре после вашего ареста, но, по-моему, вам не придется искать его так далеко.
— Это большая милость.
— Вы знаете, нам придется уехать из Шотландии, — нахмурился Гевин.
— Мы оставим телегу здесь и возьмем эту лошадь. И теперь поедем быстро, хоть большинство людей королевы и направились к горам.
Вдвоем на оставшемся у них коне они доехали до назначенной фермы, где их ждал обеспокоенный хозяин. Рован объяснил ему, где он сможет найти свою телегу, и предупредил, чтобы тот сходил за ней быстро, пока еще темно и никто не мог обнаружить охранников.
— Мы оставляем тебе коня по имени Аякс. Ты увидишь, что это прекрасное животное. Гевин, у нас, по-моему, где-то лежит золотая монета для этого доброго человека?
— Конечно да.
— Смотри, чтобы, когда я вернусь, мой конь был здоров, — сказал хозяину Рован.
— Я буду досыта кормить его яблоками из собственных рук, — пообещал фермер.
Оба беглеца сели на отдохнувших коней, и Рован сделал это с огромным удовольствием: он вновь встретился со своим Стиксом. Они сразу же уехали с фермы, поскольку не желали подвергать опасности ее хозяина.
— В Лондон? — спросил Гевин.
— Да.
Ровану и в голову не приходило поступить иначе: только одно чувство каждый день направляло его поступки и поддерживало в нем жизнь — огромное желание снова увидеть Гвинет. Но все же, когда Гевин задал вопрос, сердце Рована неожиданно дрогнуло. Он покидает Шотландию, и в этот раз не отправляется на юг как посол. Он едет в изгнание.
— Другого пути нет, — сказал Гевин.
— Я знаю.
Гевин улыбнулся ему:
— Милорд, в этой картине есть одна светлая точка.
— Да, моя супруга.
— Не только она, — сказал Гевин, продолжая задорно улыбаться. — Есть еще ваш сын.
Рован раскрыл рот от изумления. Он чувствовал, как опустилась нижняя челюсть, но и ему никак не удавалось овладеть собой.
Наконец он смог произнести — правда, хрипло и шепотом:
— Ты о чем?
— Я знаю о нем от Мэйтленда, милорд. Это не слух, а правда, хотя рождение произошло без огласки. У вас есть сын. Ему уже несколько месяцев от роду, он здоровый и крепкий мальчик. Дэниел Рован — так назвала его ваша супруга.
Глава 17
Гвинет приехала в Эдинбург вечером, весь день она провела в седле, и первой ее приветствовала перед стенами замка Мери Флеминг.
— Гвинет!
Десять шотландских солдат, отличные парни, встретившие путешественницу на границе с Англией и принявшие ее охрану у своих английских собратьев, дали подругам время поздороваться. Горничная, которую прислала молодой шотландке сама Елизавета, повела себя также деликатно: держалась сзади и на таком расстоянии, чтобы не слышать, о чем говорят дамы. Она была родом из Стирлинга и собиралась ехать дальше, в дом своего отца.
Мери Флеминг, оставаясь в седле, так стиснула подругу, что Гвинет едва не упала со своей любимицы Хлои. Когда подруги разжали объятия, Мери сказала:
— Мне нужно очень много тебе рассказать. Мы проводим тебя в Холируд, и я сообщу тебе все последние новости.
— Скажи о лорде Роване. Ты знаешь, что с ним? — с тревогой спросила Гвинет.
— Он убежал из-под стражи. Все считают, что королева хотела этого побега. Вчера было заседание парламента, и она потребовала, чтобы члены парламента постановили лишить лордов-мятежников всех прав и конфисковать их имущество. Но она решила не включать в это постановление имя лорда Рована, хотя он по-прежнему считался изгнанным из Шотландии.
— Он убежал? — глухо повторила Гвинет.
Этого не может быть! Бог не мог быть так жесток! Он не мог позволить ей приехать в Эдинбург и быть так близко к любимому лишь для того, чтобы не застать его здесь.
— Да. Говорят, что он в Англии. Может быть, он в Ньюкасле вместе с лордом Джеймсом.
Мери Флеминг выглядела очень печальной и серьезной. Она положила ладонь подруге на плечо и стала ее утешать:
— Он в безопасности. Охранники погнались за ним, но он сумел связать их и оставить на дороге. Они очень хорошо говорили о нем, и теперь уважения к нему становится все больше и среди равных ему, и среди народа. Никто не верит, что королева желала ему зла. Просто она была так рассержена из-за восстания, что…
— Едем в Холируд — подальше от любопытных глаз и ушей.
Наконец они доехали до дворца и вошли в комнату, которая так давно была выделена в нем для Гвинет. Там она села на кровать и стала слушать Мери Флеминг.
— Ты очень давно не была здесь. Мы скучали по тебе, Гвинет. Иногда казалось, что ты могла бы сказать то, чего мы не можем произнести. Мы все шотландки, но в нас слишком много французского. Мария часто больше верила твоим словам. Конечно, когда-то она также сильно верила и своему брату Джеймсу. Все беды начались с тех пор, как появился лорд Дарнли. А теперь… королева ждет ребенка, а Дарнли каждую ночь уходит пить, и один Бог знает, как еще он там развлекается. Я думаю, что вокруг нас плетут заговор.
