Глубоко в кошмарной яме под миром Носс горел. Это было время боли, время хаоса. И земля дрожала, покуда Носс боролся с огнем и камнем, вонзая свое копье глубоко в землю и крича: «Я вас не боюсь! Я не боюсь!», доколе не затряслись мировые камни, а из Горы Всего Сущего не вырвался огонь. Мы и есть приметы!
Да, из пепла возникли люди и звери. Но восстали и темные существа древней эпохи – Алиго, пожиратель мертвых, червь смерти с кислотной пастью; иОмика, убивающий девственниц гигант; Мананан, кровососущая летучая мышь; список можно продолжить, хотя мне страшно их называть. Но повелитель Горы Носс оказался в западне. А Брэй, богиня жизни, оплакивала своего любовника у подножия всего сущего, и слезы ее питали сияющую реку, что протекает по стране людей. Вы видели приметы.
Эгиль сменил тон и указал пальцами в сторону публики:
–Когда человек, живущий в созданном для богов мире, не совершает ничего ценного – Носс заявляет на него права и забирает обратно в Гору. Но как насчет злых людей? Как насчет Имлера-предателя? Он тоже явился из горы. Дитя Носса. Получеловек-полубог, он предъявил свои права на землю. Но прежде безумного повелителя были другие родичи-боги, первые Вишан – Эзра, бог хворей, голода и страданий; Сигун – Тот, Кто Подстерегает в Море, бог шквалов и туманов, китовых акул. Есть и другие, гораздо худшие, но я не осмеливаюсь назвать их. Вы знаете их приметы.
–Был также незрячий Провидец, Куяг Надменный. Тот, кто предрекал судьбу жестоким. Ибо он никогда не ошибался, и он предсказал конец правления Горы – конец всего сущего,– когда великая скала сгорит, а вместе с ней и Носс в цепях из пламени, а страна пепла, Аском, покроется тьмой,– конец мира. И все же он предрек, что наши мерзлые земли согреются, и сказал, что наши дети переродятся в раю, где храбрые живут вечно, в чертогах богов.– Тут он приложил к груди руку и выкрикнул: «Я узрел приметы!», и слушатели от неожиданности отшатнулись.
–Есть один человек, земляки: сын Вишан, дитя Носса. Он – вестник, носящий имя Букаяг, и теперь ходит по Аскому с лицом, покрытым пеплом, чтобы защититься от грядущего пожара. Он Рунный Шаман, именуемый Последним, и он предостерегает людских вождей. Он говорит: взгляните на ваши поступки, грядет пламя ада. Я видел Букаяга; явидел его метку.
Эгиль вытащил клинок из голубой стали, от рукояти до кончика покрытый дюжиной рун силы.
–Этот меч сделан его рукой!– Слушатели, особенно мужчины, выпучили глаза.– Изделие ли это мужчины, который боится богов? Нет! И почему? Потому что он видит конец.
Он швырнул бесценный артефакт на стол вождя, словно простую безделушку.
–Он знает, что храбрость – единственный щит, оставшийся у человека, ибо он – возродившийся Надменный Провидец.
Затем он подождал, высматривая, кто встретится с ним взглядом, как уже делал дюжину раз в дюжине залов.
–Теперь я предупреждаю вас, мужи Норофа: следите за вашими поступками. И я обращаюсь к вам, сестры и матери. Вы можете увидеть, как ваши дочери рожают детей в раю – свободные от гнева Носса, на берегах, согретых живым огнем, в компании своих предков. Эпоха изобилия… Эпоха воссоединения… Все, больше ни слова.
Скальд оставил рунный меч на столе и покинул зал, слыша, как горожане кричат ему вслед. В другой вечер он, может, и остался бы для пущей убедительности, но его ждал Рока.
Опираясь на трость, Эгиль пересек грязь и траву, что вели к обратной стороне зала. Сула, боевой конь, тоже ждал, оставленный без привязи и без охраны, ибо ни в том ни в другом не нуждался. Глаза зверя смотрели без страха и с узнаванием; Эгиль коснулся его носа, и нахлынуло чувство безопасности. Он взобрался неуклюже, сдвигая седло – возня, способная доставить неудобство любой лошади, но никак не повлиявшая на Сулу, который замер совершенно спокойно и с легкостью напрягал мышцы, приноравливаясь к неловкому седоку.
–Пошел,– без нужды сказал бард и похлопал коня по боку, и тот в полупрыжке рванул вперед, стремясь мчаться и храбро встретить ночной мрак впереди, как всегда.
Ибо Эгиль узнал, что Сула был воином, как и всякий мужчина,– бесстрастный взгляд его глаз был пугающим, звериным отражением взгляда хозяина. Эгиль поежился, хотя ночь позднего лета была теплой, и вскоре оставил городишко позади.
* * *
Из темноты за ним наблюдали глаза, он это знал, хотя не мог их видеть; лунный серп меж тем померк, и в мир прокрался утренний свет. Вокруг лагеря Роки будут разведчики, но они узнают Сулу. По крайней мере, Эгиль надеялся. Но все-таки низко пригибался в седле, крепко сжимая поводья кулаками.
Теперь они недалеко от Алвереля, и через полдня ходьбы окажутся у самого круга закона. Эгиль понятия не имел, что произойдет, когда они туда прибудут, но явно ничего хорошего, и не было никаких сомнений, что ему предстоит это узнать.
Полудюжине «вассалов» Роки было велено найти и завербовать единомышленников. Ими станут мужчины без вождей, изгои да преступники, обезображенные, опозоренные – мужчины без женщин, детей или собственности. Накануне они должны были встретиться здесь, где Рока хранил много хлеба, мяса, воды и свежего пшеничного пива (все это украденное). Этим утром он завоюет их сердца и умы и объяснит им, зачем они пришли.
В поле зрения появился слабый костер, и Сула направился к нему. Эгиль увидел блеск железа в кольце сидящих вплотную людей, и его сердце учащенно забилось, хоть он и не был уверен почему.
–Ах, бард приехал. С возвращением, Эгиль.– Голос его хозяина одновременно пугал и успокаивал; Эгиль убрал ногу со спины коня, и сильные руки опустили его на землю.– Как приняли твою весть в Норофе?
–Отлично, господин, хотя мне пришлось уехать в спешке.
Рока пожал плечами.
–Я ждал. Теперь, когда ты здесь, я начну. Садись.
Он сделал, как приказано, и люди сдвинулись, освобождая Эгилю место, ибо, невзирая на его увечья и отсутствие меча, с уважением Роки пришло уважение других. Присутствующих было не меньше нескольких десятков.
–Люди пепла.
Собравшиеся держали свои винные мехи, но всякая болтовня прекратилась.
–Каждый из вас находится здесь, потому что вы доверяете мужчине, который привел вас, и я тоже.– Он помолчал.– Давайте говорить прямо.
Хотя я не знаю вас, я знаю ваши истории. Ни одна женщина не захочет выбрать вас такими, какие вы есть, и поэтому у вас нет детей; вы не служите никакому вождю, по этой причине у вас нет людей. Если вы сражались или убивали, то делали это ради самих себя: не ради чести или славы, а ради выживания. Некоторые из вас – одиночные сыновья. Некоторые из вас обезображены – тронуты Носсом еще во чреве. У вас может не быть ни отца, ни даже матери. Некоторые из вас, как Тахар,– ладонь Роки легла вассалу на плечо,– могли когда-либо иметь что-то или все из этих вещей, теперь отнятых у вас законом. Возможно, справедливо. Но вероятнее, нет.– Он снова умолк.– Большинство из вас никогда не знали женского прикосновения. Единственное тепло, что вы находите,– у одинокого костра, на улице или на донышке фляги. Никто из вас не увидит рая. Когда вы умрете, повелитель мертвых заберет вас к себе в гору, и вы сгорите и переродитесь.
