–Сбит с толку, рыбешка? Берегись крючков.– Тейн подмигнул и казался особенно довольным собой.– Мой долг наследника – бывать на этих сборищах исправно, брат. И поскольку отец до сих пор не счел нужным найти мне хотя бы одну невесту, достойные юные дочурки из Пью тоже всегда находят время для участия.– Он улыбнулся и пошевелил бровями.– Выглядя на все сто, разумеется.
Кейл улыбнулся в ответ, но у него появилось дурное предчувствие. Обаяние Тейна часто было хищным.
–Но не сегодня, младший братец. Сегодня ты и твое милое личико в синяках прикроете меня. Как хороший морпех, которым ты, я уверен, становишься, ты отчалишь в эти опасные воды ради своего принца. И, черт возьми, будешь улыбаться, вести себя любезно и очень достойно, и эти глупые девчонки забудут обо мне на денек. Или хотя бы на утро.
Кейл открыл рот, чтобы возразить, но увидел, как глаза Тейна предупреждающе расширились.
–Да, брат,– сказал он.
–Чертовски верно: «Да, брат». И в отличие от меня ты, наверно, все-таки можешь выбрать одну из них! Ты можешь взглянуть на отца, хлопая своими длинными темными ресницами, и сказать: «О, папа, она просто такая особенная, можно мне взять ее, пожалуйста?» И он, возможно, согласится, ты ведь не особо значим. Так что кончай выглядеть так, будто сидишь на собственных похоронах, и взбодрись к чертям. Теперь улыбайся.
Кейл подчинился с фальшивым задором. Он подумал: «Вообще-то отец никогда не смотрит мне в глаза», но проглотил эту мысль и постарался выглядеть как подобает принцу, выпрямив осанку и оглядывая зал надменно и весело, как Тейн.
Затем сквозь королевские двери прошуршала Лани, и кропотливая бесстрастность Кейла рассыпалась. Он едва сумел бы описать ее наряд. Зеленый шелк развевался повсюду, за исключением тех мест, где кожа девушки виднелась при движении – хотя Лани обнажилась меньше, чем некоторые. Казалось, она не идет, а танцует, улыбаясь и смеясь, выглядя уверенно и счастливо и на несколько лет старше Кейла, хотя они были почти ровесниками. Внезапно он почувствовал себя слишком юным, неподготовленным и недостаточно хорошим, а его желудок всплыл, казалось, прямо к горлу, да так там и остался.
Она увидела Кейла и улыбнулась, вежливо проскальзывая мимо кузенов Алаку и других почетных гостей; казалось, каждый шаг навстречу юноше заставлял его ладони и подмышки потеть все сильнее. Он попытался сидеть ровно и надменно.
Он ощутил ее прикосновение к своему плечу, когда она прошмыгнула мимо, быстрое «приветствую при дворе» шепотом над его головой. Когда она нашла свое место чуть дальше позади, Кейла окутал ее аромат. Сладкий. Как ваниль. Он смежил веки и вдохнул.
А когда вновь открыл глаза, то увидел на лице Тейна самодовольный, хоть и осуждающий взгляд. Кейл зарделся и съел еще фруктов.
Спасли его священники. На помосте раздались песнопения и звон колокольчиков: там зажгли благовония. Каждый возможный бог, потенциально способный испортить день, получил по свече. К ним обратили слова: одни – с целью задобрить, другие – в надежде обмануть. Покончив с этим, священники поместили бронзовую статую – голову первого Алхуны – в центр золотого круга, и некоторое время распевали.
«Лоа»,– сказали они наконец. Затем спросили у всех присутствующих: отвергают ли они насилие? «Да». Отвергают ли ложь? «Да». Принимают ли срединный путь, что соединяет все сущее? «Да». Верят ли, что только раса людей может защитить мир от разрушения? «Да».
–Тогда, исполнясь отваги и смирения, давайте снищем мудрость Просветленного.
–Алхуна,– произнесли придворные, вставая.
Первая жена короля и тетя Кикай вошли в зал и заняли почетные места рядом с троном.
Король Фарахи Алаку явился ко двору из-за помоста закутанным в синий шелк и с дорожным плащом на плечах – реликвией, принадлежавшей, как считалось, древнему королю, хотя Кейл знал, что это невозможно. В капюшоне, скрывающем глаза, плотно сжав челюсти и губы, Фарахи низко поклонился статуе Алхуны – единственной вещи в Пью, которой кланялся монарх,– а затем откинул капюшон и занял свое место на скромном деревянном троне, украшенном лишь маленькой красной подушкой. Тогда же уселись и придворные.
Во времена Кейлова деда говорили, будто придворные ритуалы занимали так много времени, что солнце успевало пересечь небосвод, но Фарахи был не из тех, кто терпит пышность и церемонии кроме лишь самых необходимых. И даже священники не особо спорили с королем Фарахи.
Они тихо заняли места в стороне, под звон колокольчиков и дым благовоний, а на помост взошел Глашатай Короля. Эта должность тоже была внедрена отцом Кейла. Чтобы было кому «трепаться о бюрократической чепухе» вместо него.
–Лоа, попутчики. Братья и сестры. Почтенные гости. Король приветствует вас.
Толпа пробормотала приветствие, и затем Глашатай начал «трепаться». Вначале о благоприятности дня, красоте и щедрости присутствующих, затем о великом удовольствии королевской семьи принимать их у себя. Он объяснил распорядок, выразив сожаление по поводу того, что у них так мало времени, что казалось нелепым, учитывая, что это мероприятие продлится весь день.
Сразу сделалось до того скучно, что Кейл погрузился в собственные мысли, тупо уставившись на стену,– и вдруг услышал, как все тем же звучным баритоном Глашатай произнес:
–Теперь я с великим удовольствием официально представляю этому двору… Ратаму Кейла Алаку, четвертого сына короля!
Раздались овации, кровь отхлынула от его конечностей, и он оцепенело встал. Слова, Кейл, есть слова, которые нужно сказать.
–Спасибо, Глашатай. Так и есть, это удовольствие для меня.– Неверно. И слишком тихо. И поклониться забыл.
Он направился к первым рядам, изо всех сил стараясь идти как принц и, что важнее, не споткнуться. Дальние кузены, едва ему знакомые, наблюдали за ним, как хищные птицы,– он был убежден, что весь этот чертов зал наблюдает за ним, и попытался не сгореть от такого внимания.
Благополучно не опозорившись, он аккуратно подошел к подножию помоста и преклонил колено, опустив глаза к земле. Здесь, как он понял, предполагалось, что король задаст вопрос-другой, обычно что-то дежурное о семье представленной персоны. Но вместо этого спросил Глашатай:
–Мне сообщили, что недавно ты выдержал испытание Флота. Надеешься однажды служить королю в качестве адмирала?
Кейл моргнул, безуспешно подыскивая слова, к лицу прилил жар. Так вот зачем я на военной службе – ради этого самого момента.
Его отец не пытался спасти никчемного сына. Дело было вовсе не в том, что он просто невзлюбил Кейла или хотел отослать его с глаз долой. Он сделал это, чтобы избежать одной секундочки позора. Чтобы было о чем спросить при дворе, кроме «Ты вообще собираешься чего-нибудь добиться? Похоже, у тебя нет никаких талантов или достижений».
Теперь предполагалось, что Кейл скажет: «О да, это мечта всей моей жизни – быть полезным моему великому и благородному отцу. Я живу только ради служения ему и стране Пью».
