При мысли о том, чтобы стать матроной и найти такого мужчину, как отец, к ее горлу вновь подступила желчь. Наверняка, подумалось Дале, жизнь может быть чем-то бо´льшим. Наверняка ее уберегли для какой-нибудь великой цели. Я могла бы стать жрицей, подумала она, вступить в Орден и помогать нести закон в мир, полный хаоса.
Мысль о таком будущем хотя бы принесла ей утешение, но также и страх, потому что девочка не представляла, как ей этого добиться. Однако чем больше она вспоминала о существовании, полном бед и лишений, тем яснее видела единственное объяснение своей жизни. Сказать, что ее выживание было удачей, случайностью, совпадением – это казалось смехотворным. Глядя в прошлое, Дала могла видеть лишь одну причину, по которой выжила, хотя все остальные погибли, одну причину сберечь ничего не значащую девочку с Южной фермы, лишенную какой-либо значимой родни: ее выбрала для служения сама Нанот.
Возможно, вмешался Носс, подумала она и ощутила тепло уверенности, струящееся по ней, будто солнце. Возможно, он пометил ее в детстве, чтобы лишить будущего, разрушив семью, которая все же любила ее, а когда ничего не удалось, подослал своего волка. Но я выжила. Я выжила и преуспела, ибо мой бог сильнее.
И ей стало ясно, почему она схватила нож – почему развела огонь, принесла чистой воды и нашла зеркало Миши. Встав на четвереньки, она порылась в единственном имеющемся комоде, ища украденный мальчишками «араг»– омерзительно крепкое, почти мутное пойло, сделанное из аниса и бог весть чего еще. Бурдюк с ним почти опустел, но оставалось еще достаточно.
Она повернулась к вороху рваной и грязной одежды, которую собиралась починить, но так и не нашла на это времени, взяла самую маленькую иголку и льняную нить – жесткую и толстую, но другой не было,– вернулась за стол и перевела дух.
Никогда Сестры не примут в послушницы девочку, отмеченную Носсом, это было известно ей. Но девочку, осиротевшую и «атакованную разбойниками» на дороге? Девочку со шрамом, чье богатство и жизнь разрушены беззаконием?
В залах правосудия она, вероятно, сможет носить такой шрам как знак отваги.
Левой рукой она потянула за ненавистный кусок обесцвеченной плоти, а в правой сжала нож, даже не представляя, что произойдет и можно ли вообще убрать отметину. Она была не столь чувствительной, как ее кожа, но и не омертвелой. Дала понятия не имела, насколько будет больно, сколько прольется крови и сможет ли она ее остановить, и вообще – не отрастет ли шишка снова. Она знала только, что должна сделать выбор.
Жить в страхе и хаосе или посвятить себя порядку; довериться Богине закона или терпеть внимание Бога мертвых.
С открытыми глазами и твердыми руками она воткнула сталь себе в лицо.
И закричала.
10
Сухой сезон. 1577 год П. П.
Гребем! Гребем! Гребем! Гребем, никчемные сучьи дети! И держим ровней!
Кейл выкрикивал и хлопал в ладоши, оставив свои два весла расположенными на носу катамарана. Десять мальчишек перед ним раскраснелись и вспотели в спокойном море, усиленно налегая на одиночные длинные весла, но Кейл чувствовал, как их лодка медленно и неуклонно смещается влево.
– Сколько братьев правят этой лодкой?
– Десять, брат!– крикнули девять в ответ.
– Сколько по левому борту?
– Пять!
– Сколько по правому борту?
– Пять!
– Тогда какого хрена мы дрейфуем влево!– Тишина. – Я скажу вам почему! Потому что Афа устал. Верно, Афа?
Самый свежий новобранец в команде Кейла, несомненно, зарделся бы в утреннем свете, не покрасней его лицо заранее.
–Да, капитан,– сказал он. Кое-кто из юных моряков поморщился.
–Да, брат!– выкрикнул Кейл, затем успокоился.– И я знаю, что ты устал. Мы все знаем. Потому что елозишь своим веслом по воде, как вялым членом.
Юнги все еще гребли мало-мальски в унисон, кряхтя и охая от усилий, и Кейл почувствовал себя почти так же, как тогда, когда затеял драку с Тхетмой на пляже.
–Хочешь знать, кого это волнует?– Он выждал, затем подался вперед и снова повысил голос до крика:– Нас, черт возьми! Потому что твоим братьям надо, чтоб ты не отставал, иначе мы все отправимся домой несолоно хлебавши, с позором, из-за тебя, и твои мамочка, папочка и сестры не помогут тебе, Афа. Никто…
Он умолк, глядя на море и сдерживая вздох облегчения.
–Почему мы дрейфуем назад? И замедляемся?– Он указал на гребцов по левому борту.– Хотите продуть ради него?
–Не стали бы… мечтать об этом… брат,– пропыхтел один из юнг между взмахами.
Кейл покачал головой.
–Как мило. Любая другая чертова команда вот-вот проплывет мимо нас, но мы остановимся и возьмем Афу под ручки. Так, что ли?
–Вовсе нет… брат… мы просто… устали,– отозвался другой юнга.
Откинувшись на скамье, Кейл принял свой самый возмущенный вид и произнес:
–Что ж, когда нас выпрут из флота, я вернусь домой к шелковым простыням и наложницам, так что какое мне дело. Гребите обратно к берегу.
Юнги вставили свои весла между балансирами – боковыми поплавками, закрепленными с обеих сторон лодки,– и повернули обратно к пустому пляжу. Кейл какое-то время лежал молча, наблюдая за почти всегда спокойными волнами Северного побережья, очень стараясь не выглядеть довольным.
На полпути назад он заговорил снова, более мягким тоном:
–Мы поупражняемся снова через пять дней, судари. И, Афа, если к тому времени ты не начнешь соответствовать уровню этого экипажа, клянусь, я брошу тебя в море, к Роа. А морсержанту сообщу, что произошел несчастный случай – не то чтоб ему было не насрать, если б мы все утонули.– При этих словах некоторые из ребят фыркнули.
–Брат,– лицо салаги еще оставалось красным, но не испуганным,– почему бы нам не использовать барабан, чтобы держать ритм, как другие команды?
Кейл не оглянулся.
–Потому что они от этого глупеют. Становятся рабами звука. Здесь вы наблюдаете за братьями впереди, наблюдаете за водой, за берегом. Грести вровень – ваша ответственность. Барабан – это отговорка. Он и тот, кто его держит,– никчемный груз. Вместо этого я помогу грести.
Лодка вскоре скользнула в песок, и ребята принялись крепить ее к пляжному бую. Кейл выпрыгнул, решив им не помогать.
–Правый борт – хорошо потрудились сегодня. Левый…– Он театрально закатил глаза и отошел.
Но вернулся назад, чтобы посмотреть, и улыбнулся про себя, наблюдая, как «Здоровяк» Фаутаве обнимает одной рукой изнуренного Афу. Тот знал, что говорил, более-менее.
–…Отличная работенка сегодня. Хорошо для первого раза. Не обращай внимания на принца, он просто расшумелся. И мы приглядим за тобой. Но теперь есть над чем поработать. Во-первых, ты должен объедаться до тех пор, пока ежесекундно не будешь готов лопнуть,– это сделает тебя сильней. Отныне ты ешь, спишь и срешь ради своих братьев, Афа. Затем нужно больше практики – можешь заниматься с нами рано утром, а иногда есть время после обеда перед повторной строевой…
