Он увидел ее боль и не мог вынести, поэтому солгал:
–Я понимаю.
Она погладила кисть его руки большим пальцем.
–Просто помни, твой отец хороший человек – человек веры. Он слаб, но он пытается делать то, что правильно.
Из глаз Бэйлы потекли слезы, и Рока обнял ее.
–Я больше не буду о нем спрашивать.– Когда ее слезы усилились, он прошептал:– Я тоже люблю тебя, если это позволено.
Отчаянно плача, она прижималась к нему, и Рока впервые помыслил о ней как об испуганной и одинокой – не просто его матери, а отдельной личности с надеждами, мечтами и слабостью. Он часто вспоминал эти мирные годы и этот момент, потому что Бэйла нуждалась в любви и нежности, а он, будучи мальчишкой, мог их дать.
* * *
Во время двенадцатой зимы Роки первая жрица явилась в Хальброн.
–Твой отец мертв,– пробормотала Бэйла после ухода вестницы, затем, шатаясь, добрела до своей постели из грязных мехов – и с пеной у рта задергалась, затряслась, и Рока закричал ей, чтобы она прекратила.
Ночью Рока лежал с ней и гладил ее по волосам, но когда наступило утро, она не встала. Он накормил ее похлебкой и умыл водой, которую растопил из снега и подогрел у камина. Бэйла невидяще поглядела на него, как на незнакомца.
–Рока?– Ее губы двигались так странно, что «Р» прозвучало как «Ш». Он переместился в ее поле зрения и взял ее за руки.
–Я здесь, мама.
Она снова опустила голову и заснула, и Рока не плакал, потому что мужчинам не положено плакать, а он был почти мужчиной.
Медленно прошло три дня. Холод просачивался сквозь тонкие стены и никогда не исчезал, и Рока делал все возможное, чтобы поддерживать огонь в очаге, колоть и экономить дрова, ловить, разделывать и готовить белок и кроликов и не замерзнуть. В минувшие годы они с Бэйлой покрыли деревянные стены жилища соломой, но влага все-таки просачивалась сквозь нее и дерновую крышу и гнилые деревянные опоры, которые, расширяясь, трескались как хлебная корка.
Это был не первый случай, когда мать болела. Иногда у нее дрожала рука или слабели ноги, а она прогоняла беспокойство сына улыбкой и говорила, что ей просто нужна минутка отдыха. Но Рока наблюдал за ней и запоминал. Он отслеживал каждый симптом и его частоту – и знал, что за последние несколько лет дрожь усилилась, приступы головокружения удлинились, судороги стало труднее скрывать.
Книга Гальдры и сами горожане утверждали, что такие мальчики, как Рока, были прокляты, тронуты Носсом, и он думал – но никогда не говорил – что, возможно, его проклятие разрушало Бэйлу. Думал, что если он убежит, то ей, возможно, станет лучше, и этот план годами жил в его сердце, но все это время он был слишком напуган. Ему не хотелось оставлять то единственное в этом мире, что он любил, и столкнуться с народом, который его ненавидел.
Я был эгоистичен, подумал он, наблюдая за мамой, а теперь, наверное, слишком поздно.
Но она всегда выздоравливала раньше, и он понадеялся, ей удастся это вновь. Он не держал никаких амулетов и не совершал никаких ритуалов, не рисовал рун и не вырезал символов. Рока не молился.
На этот раз, пообещал он себе, когда она достаточно окрепнет, чтобы охотиться и собирать топливо, я возьму свою одежду и флягу с водой и немного сушеного мяса – и исчезну.
Он вырежет рунами послание, чтобы она знала почему и не волновалась, и, даже если он умрет на морозе и его истребует Носс и будет вечно сжигать в недрах горы, он все равно будет всегда знать, что спас ее.
Прошло еще два дня. Бэйла неподвижно лежала в постели, пока бесновалась идущая на убыль зима. Снежными бурями намело сугробы и заносы, а ледяная влага облепила и почти задушила их дом, хотя округлость его форм подразумевала защиту от обледенения.
Бэйла лежала, пачкая себя и свои меха, и Рока со всем тщанием ее мыл, смущенный и напуганный, хотя и знал: на протяжении лет она делала то же самое для него. Она лежала, когда он попрощался и вышел на холод, чтобы заняться работой, которая сохраняла им обоим жизнь. Лежала, пока он готовил, пока он читал ей, пока обтирал ее талой водой и прижимался к ней ночью. Лежала, когда однажды в метель Рока услышал вой собак.
Последовали щелчки хлыстом и голоса, напоминая бессвязную речь духов, которых никогда не видел Рока; затем раздался стук, едва не поваливший единственную дверь.
–Бэйла!
Незнакомый Роке хриплый голос прошипел сквозь ветер. Порывшись в грязной одежде, мальчик нашел свой самый острый нож и зажал в руке, сунув еще один за пояс на спине. Затем он посмотрел на мать, которая не пошевелилась, и заставил свои ноги подойти ко входу. В доме не было окон, чтоб выглянуть наружу.
–Что вам нужно?– Он чувствовал себя по-детски неприкосновенным, не видя опасность в лицо, хотя и знал, что дверь была слабой защитой.
–Чё нам нужно? Серебро. Уплатите хальбронский налог, или мы заберем ваш дом. А теперь открывай, здесь дубак.
Говор у мужчины был не совсем южный, но и не такой, как у Бэйлы. Рока вспомнил, как подумал: Они угрожают нам – и затем просят погреться у нашего камина?
Пальцы его руки сжались, и он почувствовал, как в них отдается биение сердца. Он уперся в дверь ногой и всем телом, смутно сознавая, что налоги – это взятка, которую платят сельчане, дабы их не убивали городские. Насколько он знал, мать платила всегда – или, по крайности, как-то успокаивала Хальброн, и раньше их никогда не беспокоили.
–Вы служите вождю Каро?
Он не встречал Каро с того дня у зала, но знал, что тот оставался вождем, а Бэйла говорила, он хороший человек.
Голос засмеялся.
–Я служу закону. Открывай гребаную дверь, пацан!– Он снова ударил чем-то, прозвучавшим как деревянная дубинка или древко копья.
Рока знал, что открывать нельзя. Его мать предостерегала никогда не доверять «мужчинам без вождей», даже если они служат Гальдрийскому Ордену – что, видимо, и подразумевал незваный гость под «законом». И говорил этот мужчина как-то не так – будто пастух или, может, всадник из степей, в каковом случае он был еще опаснее.
Хрустел снег под полудюжиной сапог, и столько же собак скулили и рычали. За дверью – воины или, по крайней мере, взрослые мужчины, вооруженные копьями и топорами, а Рока – всего лишь уродливый мальчик с ножом. Ну ладно, уточнил он, с двумя.
Однако в такую вьюгу пришельцам не удастся легко развести огонь и, следовательно, поджечь дом. Вне всякого сомнения, им было холодно и не терпелось уйти. Прорубаться сквозь дверь или стены, стоя в снегу, будет неприятно и трудно, в особенности если Рока даст отпор,– и, вероятно, порча имущества обойдется им дорого.
То, что их прислали с таким пустяковым заданием вопреки метели, навело Року на мысль, что хозяин их бессердечен и наверняка не пользуется особенной любовью, а эти молодчики вряд ли будут верны ему пред лицом трудностей. Знал он и то, что красота Бэйлы всегда оказывала воздействие на мужчин. Им не доставит удовольствия выгнать ее вон, даже больную и безмолвную. Они знают, что ее тайный муж мертв – и, даже будь это безумием, наверняка возжелают ее благосклонности. Единственным риском была гордость главаря перед его бойцами: он не мог уйти, потерпев поражение от двери – и мальчишки с несломленным голосом.
