Даже цивилизованные люди пепла были опасны, а эти южане – опаснее всех. «Беззаконные язычники,– назвала их мать, когда он с ней впервые прибыл в Хальброн,– укокошат и глазом не моргнут». С тех пор ее отношение смягчилось, но ненамного.
Рока нашел одного такого язычника сидящим у внутренней двери; сего шеи гордо свисал старый серебряный амулет полубога в форме меча. Лет двадцати на вид, парень был худощав, бородат и вооружен топором и длинным изогнутым кинжалом, которым обдирал древесину со своего кресла, будто от скуки.
Рока сделал вдох. Направился прямо к стражу двери и встал во весь рост, говоря так спокойно и уверенно, как только мог:
–Я пришел к вождю Каро.
Глаза парня уставились Роке в лицо, затем переместились на заточенное лезвие его неспрятанного сакса.
–Оставь это.– Рока повиновался. Затем молодой воин мотнул головой в сторону двери и вновь откинулся на спинку.– Быстрей, а то холода напустишь.
Рока вошел, чувствуя себя самозванцем – как будто демонов типа него сюда вообще-то не пускали, но никто из важных шишек этого не заметил. Его лицо омыло теплом вкупе с запахом жарящегося мяса, и он закрыл увлажнившийся рот. Он даже ни разу не видел помещения с двумя очагами. Мужчины и женщины, рассевшись отдельными кругами, ели с деревянных тарелок, пили из глиняных кубков. У всех мужчин были подстриженные бороды, у женщин – длинные подвязанные волосы, и он прошаркал вперед, чувствуя себя грязным.
–Мальчик!
Рока застыл.
Красноносый мужик в ближайшем кресле поманил рукой, затем – когда Рока подчинился – положил ему на плечо ладонь.
–Ешь, согревайся.– Он протянул тарелку свежеприготовленной свинины и подмигнул.
На мгновение Рока замер, уверенный, что это какая-то шутка или хитрость. Но он редко ел мясо за исключеньем вяленины или крольчатины, так что снял перчатку, дабы орудовать пальцами.
Тут красноносый, похоже, заметил его лицо и вылупил глаза, но тарелку не отодвинул.
Рока жевал, не чувствуя вкуса – слишком взволнованный, чтобы насладиться,– и с полунабитым ртом сказал:
–Мне нужно увидеть вождя.
Мужчина окинул взглядом его бедра и спину – вероятно, ища клинок,– отвел глаза и крикнул через всю комнату:
–Каро! Гость.– Затем подтолкнул мальчика лежащей на плече ладонью, а Каро, не глядя, подозвал его взмахом руки.
Грузный предводитель Хальброна казался почти таким же, каким Рока увидел его в первый раз. Он был стар для вождя – да и, впрочем, для мужчины: лет сорока, с заметной проседью в сальной черной бороде.
Он вгрызался в куриные ребрышки; его лицо и руки были выпачканы маслом, прищуренные глаза по-прежнему смотрели вниз. Он молчал.
Рока постарался вспомнить книгу. Вот оно, подумал он, теперь нет места малодушию. Он прочистил горло.
–Я сын Бэйлы. Я хочу поговорить.
Каро перестал жевать. Он отложил обглоданные кости.
–Мы думали, ты помер. Сколько зим?
Рока не понял, какое это имело значение.
–Двенадцать.
–Выглядишь на пятнадцать.– Вождь посмотрел оценивающе, как дверной страж и Красноносый, и позволил Роке нарушить молчание.
–Сегодня к нам домой приходили мужчины с ездовыми псами и требовали серебро. Зачем?
Каро обвел взглядом стол, и голос его стал тихим.
–Бэйла в долгу. Каждый владелец очага платит с урожая, и вдобавок за землю.
Рока следил за глазами вождя.
–Тогда мы заплатим. Не надо посылать людей с оружием в метель. Сколько?
Вождь приподнял бровь и поерзал на сиденье.
–Несколько унций. Можете заплатить зерном, или животными, или орудиями, или работой в пользу города, если у вас больше ничё нет.
Рока все еще чувствовал: он что-то упускает.
–Почему мы никогда не платили раньше?
Губы Каро поджались, а глаза сузились, и Роке он напомнил испражняющегося на морозе пса.
–Бэйла… ей… помогали.
Рока мгновенно увидел образ своего отца. Своего мертвого, негласного отца, который, по словам матери, охотился на оленей, дубил шкуры и продавал мясо и кожу фермерам и жителям нескольких городов. Рока потрогал свои замшевые перчатки.
–Что с вещами, которые остались от Бранда, сына Гиды?– Это был первый раз, когда он произнес имя отца.
Каро помолчал и взглянул исподлобья. Он прочистил горло.
–Отошли городу, мальчик,– он выдержал паузу,– не было родни.
Рока почуял здесь опасность, но неважно.
–Я сын Бранда. У него не было дочерей. «Город» означает вас?
Вождь мотнул головой.
–Женщины – сердце и суть Хальброна, а мы, мужчины,– лишь его руки и ноги.– Цитата из книги.– Вещи Бранда у жрицы.– Он снова выронил курятину, будто потерял аппетит.
Рока не понимал разницы, да и не особо заморачивался. Он проследил за взглядом Каро.
–Той самой?
–Да, это Кунла, но…
Рока преодолел короткую дистанцию размашистыми шагами. Жрица Кунла говорила с женщинами возле себя невзрачным, тонким ртом на еще более невзрачном, краснощеком лице. Ее короткие темные волосы подпрыгивали, когда она вертела головой по сторонам, а далеко расставленные глаза были широко раскрыты, словно все, что она видела, вызывало удивление или, может, возмущение. Ее высокий голос, казалось, высмеивал всю болтовню в комнате – бесстыдно громкий и нелестный, и Рока почувствовал мгновенное, необъяснимое отвращение.
Он заполнил небольшое пространство между ее креслом и соседним; теперь из-за жары в комнате и собственного страха он потел. Вспомни книгу, подумал он. Бэйла нуждается во мне. Я не могу потерпеть неудачу.
–Я хочу все, что осталось от Бранда, сына Гиды. Я его сын, Рока. Моя мать – Бэйла.
Он надеялся, что высокомерием потребует уважения к себе.
Увидев его, жрица вздрогнула. Ее глазам некуда было расширяться дальше, и они сощурились, а губы искривились, как если бы она учуяла дурной запах. Она осмотрела Року с головы до пят и, казалось, не получила удовольствия от увиденного.
–У Бранда не было матроны, следовательно, у него не было детей. Если какая-то ведьма раздвинула свои шлюшьи ноги для Носса и из нее выпал ты, это меня не касается.
Она произнесла оскорбления так же громко, как и всё остальное, и шум в комнате умолк.
Южане до сих пор воспринимали буквально, что Богиня слов Эдда слышит всё, когда-либо сказанное – они верили, что хула и клевета, не встретившие возражений, становятся правдой, и что грубые слова всегда следует оспаривать действием. Неспособность противостоять умаляла тебя и придавала чужим словам вес.
